Церемония начинается метением юрты. Потом два старика, имевшие в руках по повесьму тоншичу, нечто пошептав над сором, приказывают его вон выносить.
С полчаса спустя, вынимают из места вон старую лестницу, место вычистят, и старик неведомо что пошептав, положит туда щепочку обвитую тоншичем, после того новую привязывают с равным шептанием, а старую поставят к стене: ибо вон ее выносять, не окончав праздника, не дозволено.
Между тем прибор к езде на собаках принадлежащий, санки, алаки, узды, побежники, ошталы и прочее из юрты вон вынесут, для того, что, оной ожидаемым на праздник врагам по их мнению противен.
Немного помешкав, принесут в юрту сухой травы, и постелют под лестницею. Старик, которой обыкновенно на все нашептывает, пришед к лестнице с тремя бабами, сядет на правую сторону, а бабы по левую; у каждого из них бывает рогожка, а в них юкала, сладкая трава, сухая икра, тюлений жир, в кишках и кусками, из юколы делают они топоры, и сладкою травою увивают; а изготовя все по обычаю, старик и каждая баба отправляют от себя по человеку в лес за березою, навязав на поясы, на топоры и на голову тоншичь, и отдав рогожки с объявленным запасом на дорогу, немного себе из того оставя.
После того старик и бабы встав с мест своих, обойдут вкруг лестницы один раз, махая тоншичем, которой в своих руках имеют, ип риговаривая, Алхалалай, а за ними обходят и те, коим надлежало идти за березою, которые обошедши, и отправляются в путь свой; а старик и бабы тоншичь свой на очаг положат, а оставшей запас бросят малолетным, как бы на драку, которой они расхватавши съедают.
Между тем бабы делают из сладкой травы и из юколы кита, а сделав вынесут вон из юрты до времени, и положат на балагане, потом затопляюи юрту; а старик выкопав перед лестницею яму, приносит камбалу обернутую тоншичем, и пошептав положит в ямку, и сперва сам на том месте обернется трижды, а после и все мужчины и женщины до малолетных.
По окончании сего действия, другой старик начинает сарану варить в корытах каленым каменьем, которою сараною имеют быть подчиваны враги их; а между тем, у кого были болванчики называемые урилыдачь, обвязывают их сладкою травою, а другие делают новых болванчиков Итунг именуемых, и в потолок над очагом тыкаются.
В то же время старик принесет в юрту березовой кряж, и начинает из него хантая делать, а сделанному первой тойон того острожка, навязывает сладкой травы на шею, а по нем и прочие сладкую ж траву, или тоншичь приносят ему на жертву, по совершении которой поставят его на очаге вместе с старым Хантаем.
Старик взяв два небольшие камня, и обернув в тоншичь, неведомо что наговаривает, потом закопав их на очаге по разным углам раскладывает небольшой огонь, а вкруг лестницы посадит малолетных, чтоб им хватать болванчиков, которые сверху имеют быть в юрту брошены, дети расхватав их обвязывают сладкою травою, а один из них взяв нового Хантая, потащит вкруг очага за шею, а прочие за ним следуют, и Алхалалалай кричат, а потом на старом его месте поставляют.
После того обсядут вкруг очага все старики, сколько их в юрте ни будет: тот, которой на все нашептывает, возмет в руки обвитую тоншичем лопату, следующую речь к огню говорить начинает: от Кутхи нам приказано, воздавать тебе жертву по однажды в год, что мы и исполняем; чего ради просим, чтоб ты нас хранил и миловал, не причинял бы скорбей и бед, и не делал пожару; сию речь прерывает, он несколько раз, между тем все прочие старики встают, и топая ногами, и плеская руками кричат Алхалалалай, а по окончании оной все старики встают с мест своих, и взяв друг друга за руки, запляшут и закричат Алхалалалай, а с ними и все бывшие в юрте то же кричат.
Во время крика начинают выбегать из углов бабы и девки, искося глаза, и кривя рот, и представляя себя, как возможно страшными, которые дошед до лестницы, поднимают руки к верху, и делая страшные телодвижения, пляшут и кричат во всю голову, а потом одна за другою падают на землю, будто мертвые, и разносимы бывают мужчинами по местам своим, где лежат аки бы бесчувственны по тех пор, пока некоторой старик не отшепчет каждую порознь. Отшептанные бабы и девки весьма много кричат и плачут, будто от великой болезни и тягости; а между тем старик поворожа над пеплом, бросает его дважды к верху лопатой, а по нем и прочие тож учинят; после того старик насыпав пеплу в два ковша, посылает с ним двух человек дважды из юрты; которые выходят не обыкновенным окном, но шапхадом, и усыпают пеплом дорогу.
Несколько времени спустя, обтянут вкруг юрты веревку из травы плетеную, к которой местами привязан тоншичь, и таким образом день они проводят, а в вечеру возвращаются посыланные за березою, которые совокупясь с некоторым числом выбежавших из юрты Камчадалов, взнесут на юрту срубленную под корень превеликую березу, и начнут бить ею в окно или в двери юрты, при чем топая ногами, кричат сколько у кого будет голосу; напротив того и бывшие в юрте ответствуют, равным образом от мала до велика, и сей вопль продолжается около получаса. После того выскочит из угла девка, как бешеная, и взбежав по лестнице, за березу схватится, а к ней на помощь прибежит еще баб с десять, но Тойон того острожка, стоя на лестнице, не допустит их. Между тем береза спускается ниже, и как с полу достать оную возможно будет, тогда все бабы ухватясь за березу, начнут тянуть ее в юрту с ужасным криком и с плясанием; но стоящие на юрте держат крепко, напоследок весь женской пол, аки пораженный нечистым духом, попадает на землю, выключая ту девку, коя прежде всех за березу схватилась: ибо она до тех пор висит на ней, и кричит пока береза концом на полу станет, тогда и она по примеру прочих на землю повергается, так как мертвая.
Всех баб и девок старик по прежнему отговаривает, и всех отшептает скоро, кроме одной девки, над которою он трудился долгое время; она очнувшись закричала необычным голосом, что ей весьма тошно: при том исповедывала грех свой, что она до праздника собак обдирала. Старик утешая ее, советовал болезнь нести великодушно, которой сама она причиною, что греха своего до праздника не очистила, и рыбьей шаглы в огонь не бросила.
По прошествии одного или полутора часа, брошено в юрту восемь тюленьих кож, в которых навязана была юкола, сладкая трава и пузыри с тюленьим жиром, а за ними брошены и четыре рогожи, которые даваны были с кормом посыланным за березою, а в них находились березовые обрубки и запас остаточной. Рыбу из тюленьих кож, сладкую траву и жир Камчадалы разделили по себе, кожи послали перед лестницею, а из березовых обрубков начали делать востроголовых болванчиков, Камуда называемых, во образе тех бесов, кои в женской их пол вселяются во время плясания. Помянутые кожи тюленьи отсулены были тем бесам еще в осени, когда Камчадалы сряжались на тюлений промысл, чего ради и не употребляют их ни на что, кроме того, что под себя стелют.
Сделав пятьдесят пять болванчиков, посадили их рядом, и спарва вымазали брусницею лице им, после того поставили перед них в трех посудах толченой сараны, и перед каждого положили маленькую ложку. Таким образом стояло кушанье несколько времени; а как болванчики, по мнению Камчадалов, уже довольны были, то сарану съели они сами, а болванчикам надев на головы травяные колпаки, и навязав сладкой травы и тоншичу на шеи, связали их в три пучка, и каждой пучок по два человека с воплем и плясанием в огонь бросали, а с ними вместе жгли и щепы, которые при делании их нарублены.
Около полуночи вошла в юрту шапхадом или выводом баба, у которой на спине привязан был кит из сладкой травы и рыбы, сделанной в начале еще праздника, и ползла вкруг очага; за нею следовали, два Камчадала с тюленьими кишками, сладкою травою перевитыми, и крича по-вороньи, кишками по киту били. Как баба очаг миновала, то бросились все бывшие в юрте малолетные, и кита у ней растерзали, а баба побежала вон тем же выходом; но стоявшей вне юрты нарочно для того Камчадал поимал ее, и взведши на юрту, начал спускать по лестнице в них головою; для принимания ее бросились несколько баб и девок, с таким же как прежде воплем, а после все вместе плясали: кричали до тех пор, пока на землю попадали, при чем было и отшептывание по прежнему же, а между тем Камчадалы растерзанного малолетными кита по себе делили и ели.
Вскоре после того затопили юрту, и бабы стряпать начали: каждая принесла свою посуду и толкушу, и стали толочь шеламанное коренье, икру и кипрей с нерпичьим жиром; а как все оное истолкли как тесто, то старик взяв хомягу (посуда), ходил по всем бабам, и с каждой брал по ложке толкуши; а собрав отдал хомягу другому старику, которой на все нашептывал, и баб падающих отговаривал. Оный старик сел к огню с толкушею, и неведомо что наговаривая, по обычаю бросил из толкуши несколько в огонь, а остальное отдал обратно тому, кем толкуша была собрана; а старик разносил паки по бабам, и каждой давал по ложке вместо жертвенного; между тем вся ночь прошла, и никто из Качадалов спать не ложился.
На другой день, около девятого часа по утру, посланы перед лестницею две нерпичьи кожи, а между ними рогожа, на которых сели три старухи, каждая из них имела пучок тоненьких ременных гайтанов, раскрашенных нерпичьей шерстью и тоншичем; в прислужниках у них был старик, которой обрав гайтаны, и обжегши на огне, обратно им отдал. Старухи встав с мест своих, ходили одна за другой по юрте, и окуривали везде обожженными оными гайтанами; а Камчадалы, жены их и дети во время прохождения старух хватались за гайтаны, как за некоторую вещь освященную и трясли их. Окуря всех, сели старухи по своим местам, и одна взяв у прочих гайтаны, вторично пошла по юрте; между тем все Камчадалы кричали, а все старухи, у которых пучки с гайтанами были, плясали и бесились по прежнему; тож учинила, обошед юрту и третия, а наконец все попадали замертво.
Прислужник взяв гайтаны у лежащей старухи, приложил их к лестнице, и до тех пор держал, пока все бывшие в юрте от мала до велика к ним прикоснулись; напоследок роздал их по углам, где бабы разобрали гайтаны, каждая по числу семьи своей, и надевали их на каждого человека, окурив прежде мужа, себя и детей своих.
Спустя с полчаса, Камчадалы послали перед лестницу нерпичью кожу, а к двум столбам, что по сторонам лестницы, привязали по мальчику: после того вошли в юрту два старика, и спрашивали у мальчиков, когда приезжает отец их? на что от всех Камчадалов ответствовано им: зимою. Старики положа перед мальчиками по кишке с нерпичьим жиром, которые сладкою травою обвиты были, вон вышли, но вскоре возвратились в юрту, и начали кричать и плясать, а с ними и все бывшие в юрте кричали.
Между тем вошла шаптадом баба, у которой под пазухой был сделанной из сладкой травы волк, и набитой медвежьим жиром, кишками с тюленьим жиром и другими съестными их припасами. За бабою шел Тойон того острожка с натянутым луком, у которого голова и руки обвязаны были тоншичем, сверх того у Тойона на поясу, на сайдаке и на стреле навешен был тоншичь же повесьмами. Как баба обошла подле стены в круг юрты, с последовавшими ее всеми жителями того острожка мужеска пола и женска, скачущими и кричащими, и дошла до лестницы, то несколько человек Камчадалов выхватили у ней волка из-под пазухи, и взбежали с ним по лестнице под самой верх юрты; чего ради все бабы обступя лестницу и всякими образы домогались взойти на оную и достать волка; но стоявшие на лестнице мужики до того их не допускали, и хотя они некоторых силою с лестницы низвергали, однако ж намерения своего не могли произвесть в действо; но утрудясь и обессилев все попадали, и замертво разнесены по местам и отговариваны по-прежнему. После того Тойон, которой с натянутым своим луком стоял между тем одаль, пиступил к лестнице, и стрелял в волка, а прочие мужики стащили его на пол, и растерзав съели, уделя некоторое число медвежья жира для подчивания Хантаев.
О сем действии так как и о китовом, о котором выше объявлено, хотя сами Камчадалы сказать и не умеют, касается ли оно до их суеверия или нет, и для чего бывает, однако ж кажется, что оное представляется вместо комедии, только для увеселения, или чтоб им прямых китов и волков промышлять и есть, как с травяными поступали; а баснь, которую они представляют, есть следующего содержания:
На некоторой реке жил одинокий Камчадал, имел у себя двух малых сыновей: отходя на промысел, принужден он был детей одних осталять в юрте, и для безопасности, чтоб не ушиблись, привязывать к столбам. В небытность его приходили к детям его волки, и спрашивали, скоро ли отец их будет? которым они ответствовали, зимою; дети его от того страха чрез долгое время без ума были. Между тем отец с промыслу возвратился, и уведав, что во время его отлучки происходило, пошел промышлять волка, и застрелил его из лука. Что же касается до китового действия, то травяной кит делается во образ носимого волнами мертвого кита, вороны из кишок во образ воронов клюющих труп его, а малые ребята терзают его во образ Камчадалов режущих жир его.
По окончании игры о волке, старик обжигал тоншичь, которого с каждой семьи по овесьму огню на жертву собрал, и окуривал оным юрту два раза. Обожженной тоншичь положил он весь на очаг, выключая одно повесьмо, которое на потолок над очагом повесил, где оно висит во весь год.
Вскоре после того нанесли в юрту березового прутья, по числу семей, из которого каждой Камчадал взял на свою семью по одному пруту, и изогнув кольцом пропускал сквозь оное жену и детей своих по два раза, которые выступя из кольца вон, обертывались кругом. Сие почитается у них за очищение грехов их.
Как все очистились, то Камчадлы пошли с прутьями вон из юрты жупаном, а за ними следовали и вне сродники из мужеска и женска пола. Вне юрты проходили сквозь кольца вторично, а потом оное в снег втыкали, приклоня на восток вершинами; Камчадалы сброся на том месте весь тоншичь, и отрясти платье свое, возвратились в юрту настоящим входом, а не жупаном.
Из бывших на месте очищения, случилась одна больная девка, которую старик посадя на снег, с полчаса отговаривал, прикорнув перед нею и опершись о палку, напоследок отрясши платье ее прутом, опустил в юрту.
После очищения принесли Камчадалы малую сухую птичку, да гольца нарочно для того изготовленных, и пожаря на огне, по частям разделили, и пришед к огню, бросили в огонь в три раза на жертву тем врагам, кои на праздник приходят и в баб вселяются. Они, сказывают Камчадалы, живут на облаках, видом как люди, только остроголовы, возрастом с трехлетнего младенца, ходят в лисьем, собольем и рассомачьем платье. Сказывают, что враги к бабам ровно в рот входят до пятидесяти и больше.
Потом затопили юрту, и накаля каменья, начали сухую рыбу варить в корытах, а сваря обливали щербою хантаев, обретающихся при них болванчиков и березу, которая еще в юрте стояла, а рыбу сами ели.
Напоследок должно им было березу из юрты вынесть, чего ради два человека взлезли по ней на юрту (а по лестнице выходить грех), подали оную сидящим в юрте, которые обнесшись вкруг всей юрты, отнесли оную на балаган, где лежит она во весь год, а почтения ей никакого не отдается; таким образом праздник их окончился.
У северных Камчадалов есть в обрядах не малая ошибка в рассуждении южных. Юрта у них была выметена, над полками сделаны грядки, а на них накладены поперешные колья с обтесными головками, которые по их называются Урилы дачь. Сверх Урилыдачей, около очага накладены были сухие дрова для праздничного употребления; за дровами или и за кольем на Урилыдачей ездили Камчадалы с церемониями, так как вышеписанные Камчадалы за березою.
Немного спустя, все бабы из юрты вон вышли, и разошлись по балаганам, и несколько помешкав, возвратились. В юрту, входили сперва старухи, после малые девочки и бабы, а наперед себя отпущали они сладкую траву, к которой у некоторых привязан был Кипрей и Юкола; оные припасы принимали у них нарочно определенные к услужению при праздновании два Камчадала, которых и называть буду ниже сего служителями, и вешали на Урилыдачей над их местами. Каждая баба вшед в юрту клала на очаг по немногу поншичу, а потом отходила на свое место.
Между прочими спустилась в юрту одна баба с двумя двойнишными девочками, у бабы была в руках сладкая трава, а у девочек и в руках и на голове тоншичь, баба сняв у девочек с головы положила на очаг, а после нее и девочки тоншичь из рук на огнище бросили; помянутая баба не мать оным девочкам была, но нянька, а мать их одна входила в юрту.
После того принесли к очагу дряхлую старуху, у которой и в руках и на голове, так как и у других был тоншичь, которой она сброся на огнище, отрясалась, приговаривая неведомо что.
Вскоре потом вышли два мужика из углов, сели по сторонам лестницы с топорами и с деревянными чурками; служители приносили к ним со всякого угла по пластине юколы, которую они положа на чурки топорами надрубливали приговаривая, чтоб юкола была спора, и из балаганов не убывала, надрубленную юколу разносили служители по тем же углам, и раздавали обратно, у кого взяли, отломя сперва по малому кусочку, и на огнище брося, после того стали они есть, подчивая друг друга с угла на угол, и первой день праздника их в 11 часу по полудни, тем окончился.
На другой день по утру рано, от каждой семьи мужик или баба, поехали по соседним острожкам к друзьям своим, для собирания корму на праздник, ибо хотя у них и своего довольно, однако ж по обыкновению их припасы на то время у соседей собирают, подобно как у наших под наседку яйца.
В острожек возвратились они уже вечером, и затопя юрту, бабы начали стряпать, толочь ягоды и коренья, и оная стяпня продолжалась почти во всю ночь; между тем огонь на очаге не угасал, но бесперемежно курился; ибо по их обычаю должно быть неугасимому огню по тех пор, пока стряпня окончится, и угашения огня при оном случае за великой грех почитается.
Изготовя кушанье, что учинилось часа за два до свету, юрту скутали, и бабы начали вить из травы веревки, головы рыбьи обвертывать в тоншичь, накладывать на шеи травяные плетежки, а при всем том неведомо что наговаривая, пробавились до самого свету.
По окончании помянутого действия, служители начали со всех собирать рыбьи головы, обверченные в тоншичь, огню на жертву, и класть на очаг, а при положении каждой головы приседали подле лестницы на колоду. После того все бывшие в юрте обоего пола, от мала и до велика приходили к очагу т бросали с себя тоншичевые перевязки, а некоторые семьи изогнув кольцом объявленные травяные веревки, скозь них проходили, а после на огнище клали, сие у них за очищение грехов почитается.
Вскоре после очищения пришел к очагу старик, и пошептав над травою и тоншичем, которые на очаг набросаны были, начал из них веревки вить, а свивши махал два раза по юрте, крича изо всей силы неведомо что, а по нем и прочие тож делали, сие значит у них изгнание всех болезней из юрты.
Напоследок Камчадал очищал у очага двойняшных дочерей своих, положа на оной хахалчу рыбку и охегу из четырех мешочков, которые над постелей своей повесил.
Немного времени спустя служители со всех четырех углов юрты, крест на крест брали юколу, и подчивали Урилыдачей, а за ними следовали и все Камчадалы, и мазали их иной толкушей и иной сараной, иной сунилом, или что у кого пристряпано было, а после стали друг друга подчивать, переходя с одной стороны юрты на другую, подчиваются они, кормя друг друга из своих рук ложкою.
Как обед их окончился, то Камчадалы раздевшись до нага, взяли по хомяге (посуда, с чем по воду ходят) в руки, а вместо платья получа от служителей по тоншичьей перевязке на шеи, которые сняты с Урилыдачей, вышли из юрты вон, и пошли на реку по воду, следуя один за другим рядом; у передовщика была в руках хомяга да толкуша, а у другого хомяга ж да лучина. При выходе из юрты двое Камчадалов, из которых одному напереди, другому назади итти надлежало, садились на малое время подле лестницы, а пришед на прорубь, передовщик околотя оную толкушкою черпал воду, сперва оборачивая хомягу против воды, потом по воде, а по нем и все то же делали, и сколько кто в один раз зачерпнуть мог, то и нес с собою. С проруби шли они тем же, как и прежде порядком, и взошед в юрту, спускались в оную по веревкам с великою осторожностию, чтоб не расплеснуть, ибо оное за грех почитается, а принимали у них двое подростков, нарочно для того оставленных, потому что служители сами за водою ходили. На юрте стояли они по тех пор, пока от всех посуда с водою принята была; между те четыре раза кричали они изо всей силы плеща руками и топая ногами, а вшед в юрту, тот, котоой ходил с лучиною обжигал оную на огне, и обмакивал во все посуды с принесенною водою, напротив того из воды вынув кусок льду в огонь бросил, и воду давал всем пить вместо освященной.
Потом бабы с остальным от подчивания кушаньем, пошли по своим балаганам, и там остались, напоследок старики и мужиков всех выслали, а происходило там следующее: сперва старики приказали служителям затопить юрту; а когда она истопилась, то служители принесли по горсти сухой травы и разбросали по юрте, потом всю юрту и полки устлали чирелами (травяными рогожами) в двух углах зажгли по жирнику, а напоследок все старики начали вязать тоншичь, и поменявшись друг с другом, повесили оной на спицы, служителям отдали приказ, чтоб в юрты и из юрты никого не пускали, и юртеную двурь наглухо закрыли, а сами легли, и имели между собою разговоры о промыслах звериных и рыбных.
Несколько времени спустя, приказали они одному служителю за дверь пощупать, а после открыть и принесть с балагану рыбью щеку, да целую рыбью ж голову, а самому ему на балаган ходить не велели.
Принесенную щеку и голову рыбью принял старик, и обертя в тоншичь, нечто пошептал на них, и сел у очага, а к нему приходили прочие старики, и потоптав объявленную щеку и голову, перешед через огнище, возвращались на свои места, потом служители вышли из юрты вон, и тем окончилось первое тайное их действие.
По прошествии двух часов, собрались в юрту все мужики, бабы и малые ребята, которые того года или хворали или тонули. Бабы всем мужикам и малым ребятам обвязали головы тоншичем, и дав им в одну руку тоншичу, в другую сладкой травы, выслали вон из юрты; при выходе обнесли они сладкую траву вкруг лестницы, и взошед на юрту, обошли оной вкруг три раза по солнцу, а после того стоя на верху юрты, рвали намелко сладкую траву и тоншичь, и бросали в юрту, а перебросав и сами входили, и сняв с себя поншичевые перевязки на огнище клали, и потоптав ногами те, которые ховрали, отходили по своим местам, а которые тонули, те легли на огнище, и все то представляли, что они в то время, как тонули, делали и кликали поимянно, от кого тогда требовали помощи, которые пришед к очагу с пеплу их, аки бы из воды таскали.
Напоследок принесена рыбья щека, и брошена в огнище с приговором ту, ту, ту, и изломаны на обеих сторонах юрты по две рыбки рогатки, и разбросаны по полу; между тем служители побывав на дворе жирники загасили, чирелы, которыми юрта устлана была, собрали и расклали маленькой огонь, а в него положили камень, и сжегши все перевязки, бывшие на головах у больных и у утопленников, приказали ребятам погасить оной каменьем. Таким образом тайное их действие окончилось, и того дня ничего больше не происходило. На третий день по утру рано затопили юрту, и положили перед огнем два пука сухой травы или соломы, и прутья вместе связанных; и праздничные служители стали один у одного, а другой у другого пука. Как огонь разгорелся, то они поменявшись пуками, начали их развязывать, и прутье роздали по мужчинам, из которых иные их намелко ломали, а иные в кольцы вили, с некиим наговором солому все перенесли на одну сторону очага, и стали делать Пома.
Сделали его на подобие человека, вышиною около полуаршина, а тайной уд приплели ему сажени в две и доле, и положили его головою к огню, а тайной уд к потолку привязали. Между тем, как Пома делали, несколько человек взяв по одной травинке, выходили вон из юрты, и обтерши столбы у своих балаганов, возвратились в юрту, и бросили оные в огонь, а с ними вместе и раздаванное прутье сожжено ж было.
Как Пом несколько времени повисел, то старик пришед отвязал его, и согнув тайной уд кольцом обжег на огне, и махал им, по юрте приговаривая уфай, а за ним и все бывшие в юрте то же кричали, напоследок сожгли реченного Пома.
По сгорении Пома, стали месть юрту, пригребая весь сор к лестнице, из которого каждой Камчадал брал по маленьку, и относил в лес усыпая дорогу, по которой на промыслы ходят; в то же время и бабы все на юрту вышли, и стали в кучу.
Камчадалы возвратясь из лесу, кричали, стоя на юрте, четыре раза, плеща руками и топая ногами, а после вошли в юрту, а на них места сели бабы, и многократно кричали Алулулу.
Между тем юрта истопилась, и оставшиеся головни по обыкновению начали выметывать, то сидевшие на верху бабы, ухватя оные, обратно в юрту метали, и чтоб мужчинам ни одной головни вон не выбросить, то закрыли они дверь или окно рогожами, а по краям их испосели сами; мужчины взбежав по лестнице, силою двери раскрыли, и вышед на юрту баб долой сгоняли, между тем другие головни метать успевали; но понеже бабы мужчин числом превосходили, то иные их таскали, иные головни обратно в юрту бросали, чего ради в юрте от дыму и искр и сидеть почти не возможно: ибо головни как ракеты, то в верх, то в низ беспрестанно летали; и продолжалось сие веселие их с полчаса. Напоследок бабы попустили головни выбросать, а тех мужиков, которые выбежали их отбивать, по тех пор таскали и мучили, пока они от других вышедших на помочь не выручены были.
После объявленной потехи, бабы попев несколько на верху, стали спускаться в юрту, а мужики стояли по обе стороны лестницы фрунтом, и каждая сторона домогалась сходящих баб перетащить на свою сторону, от чего происходило между ними сражение, и которая сторона перемогала, та бабу, как в полон отводила.
Когда случается, что бабы взяты бывают на противные стороны, то каждая сторона выкупает своих пленников, равным числом завоеванных, а ежели одна сторона овладеет большим числом, так что другой нечем выкупить будет, то оная ходит, как бы войною для их освобождения, при чем не малой бой происходит.
По окончании объявленной потехи расклали они небольшой огонь, и сожгли с Урилыдачей и по другим местам висевший тоншичь, а служители принесли по два маленьких голичка и испекши мелко на лотке искрошили и поставили у лестницы по правую сторону, после того пришел старик и перебросал в огонь большую половину рыбы приговаривая та, то есть возьми; а остатки разделили служители по Камчадалам имеющим у себя маленьких болванчиков Урилыдачь называемых; головни после сего огня вон не мечутся, но перегорают в юрте.
Наконец делили они по себе омег, которой остался в мешочках, после очищения двойнишних девок; самое последние действие их праздника сходить в лес, и поймать маленькую птицу, которая жарится и делится по куску всем Камчадалам, и которую каждой надкушав, в огонь бросает.
Сей праздник праздновали Камчадалы до прибытия Россиян по целому месяцу, начиная с новолуния.
.png)
"Ительмены почитают много богов и верят, что эти боги прежде многим показывались и до сих пор еще иногда являются людям. Поэтому в их языке отсутствует слово "дух" и у них нет самого понятия ни о духе, ни о разумном познании бога и божества. Между тем среди своих выдуманных богов они, по-видимому, все-таки признают известное разделение по старшинству и наличие некоторых субординаций. Величайший из богов — творец неба и земли, которого они единодушно называют Куткою или Кутгою. Они утверждают, что это он создал все и что от него все произошло. Не имея никакого другого представления о божестве и обычно присущих ему свойствах, кроме того, какое они сами составили себе о нем на основании неясного понимания его творения, и не связывая наблюдаемое на земле добро и зло с размышлением о промысле божьем, они считают себя гораздо умнее своего бога и не знают никого простоватее, безумнее и глупее своего Кутки. Насколько я знаю, такого дикого взгляда на бога нигде на всем земном шаре найти нельзя"
