«Заповедная природа без пожаров»

Дети против пожаров на Камчатке

Рисунок Ксении Литвиновой

" Эта удивительная находка свидетельствует о том, что у ительменовского божества Хантая (по свидетельству С. П. Крашенинникова, полурыбы-получеловека) теперь обнаружен далекий палеолитический предок, имевший рыбье обличье. И не случайно поблизости от этой вылепленной из красной охры рыбы нашлись стеатитовые лабретки — особые украшения-вставки, обычно продеваемые сквозь нижнюю губу или щеки юношам во время инициаций, посвящений в ранг взрослых мужчин. Это указывает на ритуальное назначение данного геоглифа в жилище протоэскимосоалеутов и в какой-то мере, вероятно, и протоительменов ледникового периода. "

Н.Н. Диков "Древние культуры дальневосточного Севера" ("Природа", 1979, №8)

Камчатские этюды о моде

К 1740 г. «народ ительменский… усвоил русские обычаи и уклад жизни» . «Ительменам обоего пола… так понравилось немецкое и русское платье, что они охотно совсем отказались бы от своей прежней одежды, если бы сохранить её не заставляли их нужда и климатические условия. Если к ним попадаешь во время путешествия, то первое их дело – переодеться русскими… женщины выходят в сарафанах, шёлковых сорочках с манжетами, в туфлях, с кокошниками или шёлковыми платками на головах, с кольцами на пальцах и с шёлковыми носовыми платками. Если ительмен захочет таким образом нарядить свою жену и детей, ему приходится потратить на это по крайней мере сотню соболей или лисиц, поэтому-то они очень берегут такое платье»

Увлечение модой не обходилось без курьёзов. Одна из первых жертв моды на Камчатке – «некий курилец так увлекся красным женским сарафаном, что купил его, и, вопреки всеобщим издевательствам, стал носить его в качестве вполне приличного костюма, лучше которого, по его мнению, ничего нельзя придумать»

Дивнина Н. В. Камчатские этюды о моде и стиле (женская мода на Камчатке в XVIII – начале ХХ вв.) // "О Камчатке: её пределах и состоянии..." : материалы XXIX Крашенник. чтений / М-во культуры Камч. края, Камч. краевая науч. б-ка им. С. П. Крашенинникова. - Петропавловск-Камчатский

Западная (в широком смысле слова) мода пришла на Камчатку с первыми отрядами землепроходцев. Некоторые характерные черты камчатской моды: стремление части аборигенов к заимствованию элементов одежды завоевателей (у ительменов и курильцев), длительное сохранение устаревших форм одежды (выражения «капризная», «непостоянная» – не о камчатской моде!), невероятная дороговизна (а часто и недоступность) самых простых тканей и предметов гардероба. Как и в Европейской России, костюм на Камчатке вплоть до начала ХХ в. позволял определить сословную принадлежность его обладательницы, а также размер её достатка, возраст, семейное положение.

А как роскошен в этот период костюм казачки! «Костюм казачки, её соболья шапка, суконный кунтуш, отороченный бобром и подбитый лисьим мехом, её нагрудник из сукна, подбитый соболем и обшитый золотыми галунами, её шёлковая, украшенная галунами юбка, её чулки, обувь и перчатки обходятся в 150–200 руб. по московским ценам, и в этом отношении казачки сумели перещеголять жён многих крупных капиталистов в России» . Денежное жалование конного казака на Камчатке в начале XVIII в. составляло 7 рублей в год, так откуда такая роскошь? Для примера, камчатский приказчик «из лучших» дворянин Иван Енисейский, убитый на Камчатке в 1715 г., оставил в наследство жене собранное всего за один год множество пушнины, в том числе только шкурок соболей 6 тыс. штук. У гораздо «худшего» приказчика Петриловского опись конфискованного имущества, нажитого на Камчатке в 1715–1716 гг., занимает почти пол-страницы в «Историческом очерке главнейших событий в Камчатке» А. С. Сгибнева . Вот такой камчатский источник модных тенденций.

Все завозимые товары находили сбыт, залежаться могли только «взятые в чересчур большом количестве такие почти лишние тут вещи, как кружева, зеркала, гребёнки». Обращают на себя внимание слова «почти лишние» – значит, на Камчатке покупали и эти товары.

Вообще же жить на Камчатке в XVIII в. по многим причинам было тяжело и страшно – и камчадалам, и казакам, а также их жёнам и дочерям. Однако жили и даже одевались нарядно.

В 1787 г. Лаперуз подтверждает, что «камчадалы перенимают обычаи их завоевателей, женщины уже делают причёски и одеваются по русской моде»

Ж. Б. Лессепс, который совершил путешествие через всю Камчатку, отмечает: «...женщины одеваются наподобие русских баб, одежды которых очень известны… По дороговизне чрезмерной всякого рода шёлковых материй в Камчатке женские наряды очень убыточны, и принуждают иногда их одевать в мужское платье» . Относится ли последнее ко всем женщинам Камчатки, или только к ительменкам, чья традиционная одежда напоминала мужскую, автор не уточняет.

В Большерецке на балах танцевали польский танец, контрданс и даже менуэт, а «наряды женские не без искусства и попечения. Они надевают на себя или всё то, что им покажется щеголеватее или драгоценнее. Нарядныя платья по большей части шёлковыя, и судя по тамошней торговле, очень дорого стоят для них». Танцевать менуэт в сарафане нельзя, следовательно, «шёлковые платья» могли соответствовать моде того времени. А это платья в английском (с турнюром) или французском (с панье) стиле, а также платья «полонез». Бытовали ли они на Камчатке в XVIII в. – вопрос пока открыт.

Лаперуз на ассамблее, устроенной французами для жителей Петропавловского порта, насчитал всего «13 женщин, одетых в шелка, из которых 10 было камчадалок… (тремя другими были русские попадья, дьячиха и прапорщица; по своей сословной принадлежности первые две женщины должны были носить традиционное русское платье. – Н. Д.). Камчадалки так же, как и русские, имели на голове шёлковые платки, почти такие же, какие носят мулатки в наших колониях»

И. Ф. Крузенштерн в 1804 г. сообщает, что «по прибытии нашем в Петропавловск скоро приметили мы великую перемену в одеянии тамошних жителей, а особливо женского пола». Хотел ли он отметить, что благодаря привезённым на «Надежде» товарам жители стали одеваться лучше, то ли женщины всячески стремились понравиться приезжим в новых нарядах?

Уделяет достаточно много внимания женским нарядам В. М. Головнин, который провёл на Камчатке две зимы в 1809–1811 гг. «Женщины, как русские, так и камчадалки, следуя всеобщей склонности своего пола, любят наряды и веселости» . Первыми женщинами, с которыми встретился Головнин на Камчатке, были попадья с причтом и жены унтер-офицеров Петро-павловского порта. Все они были званы на вечёрку, куда и явились во всей красе. «Около пятидесяти женщин наполнили наши комнаты и, как пагубная мода не слишком ещё распространила своё владычество на сей уединённый край, то почти все они явились в прародительских нарядах, прошедших через многие поколения и доставшихся им по наследству. На некоторых были парчовые, на других бархатные, а иных гарнитуровые мантильи на собольем меху. Головы были убраны богатыми парчовыми или штофными платками огромной величины, которые, быв сложены разными манерами, в разных видах возвышались над их головами; шеи их украшались многими ожерельями, а пальцы были унизаны перстнями и кольцами» . Подобный наряд бытовал среди зажиточных мещан и купечества и в XVIII, и в первой половине XIX в.

В Нижнекамчатске, куда позднее отправился Головнин, проживали и настоящие дамы: жена начальника области генерал-майора Петровского, жена подполковника Сибирякова, её племянница, а также жёны чиновников и купцов. В 1810 г. на Камчатку приехал коллежский асессор Кох с двумя дочерьми. Описания нарядов этих дам Головнин не даёт, но и платья, и верхняя одежда должны были иметь завышенную талию. Нарядные платья шились из лёгких тканей, обычно имели короткие рукава и были сильно декольтированы. Каково же было дамам в подобных платьях в холодном, подверженном частым наводнениям Нижнекамчатске?

Что касается камчадалок, то Головнин отмечает, что «женщины прясть, ткать, вязать, вышивать совсем не умеют» . Однако при этом, как сообщает другой источник, близкий по времени, «камчадал чрезвычайно опрятен… Камчадалка готовит кушать в шёлковом платке с золотыми цветами, часто в шёлковой телогрейке»

В. Войт сообщает о камчадалках середины XIX в.: «Между женщинами встречаются дивной красоты, о нарядах бедных девиц заботятся жёны начальников. Когда их в первый раз убрали да одели по моде, что делалось в доме начальника, то их даже не узнали родители, собравшиеся на вечёрку, и смотрели как на приезжих из других концов России»

Впервые нарядила камчатских девиц по моде жена начальника Камчатки П. И. Рикорда Людмила Ивановна Рикорд. Она приехала на Камчатку в возрасте около 24 лет и поселилась в упомянутом выше «доме начальника» – крошечном домике в 4 комнаты.

«Очень милая особа, не имея детей, она собрала к себе пять хорошеньких девочек, дочерей дьячков и мещан, прилично одела их, выучила грамоте и танцам»Людмила Ивановна прожила на Камчатке 5 лет. Головнин упоминает также и сестру Рикорда, приехавшую на Камчатку. Эти дамы действительно должны были удивить местных жителей своей одеждой.

Удивительный пример преодоления модой пространства материков и океанов отмечает А. Шамиссо, посетивший Камчатку в 1816 г.: «У господина Кларка (американца, живущего в Петропавловске) я впервые увидел портрет, который потом часто встречал на американских судах. Американские торговцы распространяли его и на островах и побережьях Тихого океана. Это был искусно написанный на стекле рукой китайского мастера портрет госпожи Рекамье…»блистательной красавицы эпохи и законодательницы мод. Глядя на подобный портрет где-нибудь на берегах Берингова моря, поневоле удивишься…

С супругой приехал на Камчатку в 1828 г. А. В. Голенищев; в Петропавловске она умерла и была похоронена. Следующий начальник Камчатки Я. И. Шахов прибыл с дочерью в 1835 г. Эти женщины, а также жёны чиновников и офицеров, тоже должны быть одеты по европейской моде.

При губернаторе В. И. Завойко (1850–1855 гг.) Петропавловск стал областной столицей, расцвёл и оживился, и дамы получили множество возможностей показать свои наряды. Общество каталось на катерах, устраивало пикники, маскарады, собиралось на балы у губернатора. Говоря об одном из праздничных вечеров, К. Дитмар замечает: «Для Петропавловска общество было очень блестящее, приходилось даже изумляться тому, как можно иметь здесь такие разнообразные и роскошные туалеты» Язык Дитмара, который описывает петропавловские развлечения, местами приближается просто к колонке светской хроники: «более 80 человек в изящных туалетах наполнили по-праздничному разубранные и освещённые комнаты. Опять танцевали до утра, приглашенных угощали самыми изысканными кушаньями и тонкими лакомствами»

Дитмар также сообщает несколько интересных «модных» эпизодов. Две девушки из с. Мильково, получив в качестве премии за изготовление крапивного полотна золотые с гранатами брошку и серьги, «отказались от подарков, мотивируя свой отказ тем, что весь их костюм не вяжется с такими богатыми украшениями» Жена тойона с. Хайрюзово по случаю приезда гостей «принарядилась в голубое ситцевое платье»

Юлия Завойко не упоминает ничего о дамских туалетах, кроме одной важной детали: «А у дам сколько хлопот с туалетом! Модисток нет, надо самим приняться за дело»Описывается эпоха до распространения швейных машин и тем более готовой одежды – камчатским дамам, желающим получить новое платье, было чем заняться в долгие вечера.

В фондах КГУ ККОМ хранится уникальный фотоальбом (альбом Дыбовского) со снимками Камчатки 1883 г., где представлены в том числе и женщины всех сословий и возрастов. Мы можем увидеть чиновниц, жен и дочерей американских торговцев и российских купцов, жену священника, мещанок, крестьянок, детей и подростков. Благодаря современным технологиям можно внимательно рассмотреть особенности фасона платьев, их отделки, иногда даже фактуру ткани.

Модно и со вкусом одеты три дочери американского торговца Ф. Люгибеля: обтяжной корсаж с узкими рукавами, платье плотно прилегает к бёдрам (новый фасон, появившийся к 1870 г.), сзади имеется драпировка. Платья отделаны стеклярусом; у девочек одинаковые медальоны.

Платье жены окружного исправника Попова нельзя назвать изящным, но в то же время, говоря современным языком, оно «в русле модных тенденций». Наряд тоже отделан стеклярусом, дама надела небольшую шляпку с поднятой вуалью.

Жена протоиерея П. А. Донского, благочинного камчатских церквей, одета очень просто, по-мещански, на голове платок, повязанный «головкой» – с узлом спереди. А вот её шаль с орнаментом и кистями вполне может быть дорогой, «парадной».

Отстав от моды на 15 лет, оделась жена г. Топольского. На ней платье с кринолином, который перестали носить с 1867 г. А вот у девочки Топольской королевская по роскоши горностаевая шубка.

Характерной особенностью костюма купцов и мещан является сочетание форм русского народного платья с элементами европейской моды, но, как правило, сильно отстающей во времени. Замечательную по разнообразию картину представляет одежда семейства мильковского купца Бушуева. Мать семейства одета столь же старомодно, как и г-жа Топольская, но при этом по-своему изящно и сдержано; голова покрыта косынкой с длинными концами. У молодой женщины с ребенком косынка с кружевами. Четыре незамужние девицы (одной из них лет 5–6, другой ещё меньше) носят одинаковые по форме шапочки из тёмного меха поверх косынок с длинными концами. Платья двух старших девушек сшиты из одинаковой ткани. Кстати, практически на всех снимках сёстры всех сословий одеты или одинаково, или их одежда сшита из одинаковой ткани.

На примере одежды мещан Машихиных мы видим, что мать семейства одета в наряд, практически не отличающийся от крестьянского, в то время как дочери одеты уже по моде.

Наряд крестьянки очень похож на женский наряд, описанный Д. Кеннаном в 1865 г.: «На невесте было надето ситцевое платье с яркими узорами, безо всяких украшений. О покрое платья я не могу судить, так как ремесло портних всегда было для меня такою же тёмною наукой, как магия. Голова невесты была покрыта красным шёлковым платком, приколотым спереди маленькой вызолоченной булавкой

В начале ХХ в. очень модны меховые гарнитуры – боа и муфта. Самые дорогие из них изготавливались из русских (чаще всего камчатских) соболей. 1 000 долларов стоит такой гарнитур в рассказе О. Генри «Русские соболя» (1907 г.), а подобный ему из американского соболя с Аляски – только 21 доллар. «Камчатские соболи доходили в Америке до 200 рублей шкурка, а были и такие шкурки, что за них американские щеголихи платили и по 400 рублей» В 1909–1917 гг. Петропавловск – областная столица, город чиновников, которые приезжают с жёнами и дочерьми. Мы можем увидеть многих из них на групповой фотографии с губернатором Н. В. Мономаховым (ок. 1914–1916 г.). На дамах роскошные меха: огромные муфты на подкладке, боа, лисий палантин; пышные причёски в «греческом» стиле, перехваченные лентой, светлые туфельки на фигурном каблуке.

На фотографии «Главная улица Петропавловска» (1913 г.) сняты горожане, идущие из собора. Увеличив фрагменты снимка, можно рассмотреть длинные рединготы, узкие прямые юбки, большие шляпы.

В начале ХХ в., благодаря железной дороге до Владивостока и строительству в 1911 г. пристани Добровольного флота в Петропавловске (в связи с чем увеличилось количество рейсов судов на Камчатку), расстояния между Петропавловском и Центральной Россией сократились в разы. Выехав в модном наряде из Петербурга или Москвы, женщина могла достичь Петропавловска уже менее чем за месяц. Самые последние модные новинки не успеют устареть!

Следует отметить, что в конце XIX – начале XX вв. многие женщины – учащиеся, работающие, т. н. «прогрессивные» – вовсе не стремились во что бы то ни стало следовать моде. Самый популярный наряд у этой категории женщин – строгая белая блузка и простая темная юбка. На фотографии 1901 г. девушка в подобном наряде идёт по улице Петропавловска, её блузка украшена галстуком-бантом, в руках зонтик, на голове шляпка.

Очень простой была в этот же период одежда камчадалок отдалённых сел: юбка, часто с оборкой по подолу, и кофта; одежда шилась из ситца или сатина. Наряд дополняли фартук с «плечиками» или передник, повязанный высоко на талии, платок на голове и плечах.

Странные вывихи моды можно было наблюдать в начале ХХ в. на Командорах. «Женщины все одеты по-европейски с претензией на моду. Многие в шляпках. Поражает разнообразие запахов: то разит какой-то падалью, то едким рыбным запахом, то вдруг вы чувствуете дыхание весны… Весной попахивало потому, что все алеутки вышли встречать пароход, умастивши себя духами, помадами»Работавшие на промыслах алеуты вместо денег получали за добытых зверей ненужные предметы роскоши и спиртные напитки.

Подробную информацию об одежде жителей Большерецка конца XIX – начала ХХ вв. содержат рукопись Д. П. Логинова «Большерецкий острог» (фонды КГУ ККОМ) и книга Е. Ф. Лангбурд «Дорога в полтора века». Оба автора уделяют женской моде достаточно внимания.

Большерецкую моду «привозили из Гавани» («Гаванью» именовали Петропавловск), а также заимствовали из журнала «Нива»

Праздничной женской одеждой чаще всего была светлая кофточка с узкими и длинными рукавами, с высоким стоячим воротничком, застёгнутым на многочисленные пуговки, и длинная чёрная юбка (обязательна была и нижняя юбка с кружевами). Талию перехватывал широкий пояс из тиснёной кожи с металлической пряжкой. Нарядной обувью были тёмно-коричневые башмачки на среднем каблучке.

Именно в таком наряде вышла к сватами большерецкая жительница Виринея Логинова в 10-х гг. ХХ в. А хотела выйти в другом – «новом сиреневом из тонкой шерсти, сшитом по модному журналу. Платье было красиво отделано тёмно-сиреневыми лентами, кружевными прошвами с маленькими перламутровыми пуговицами»Однако сестра сказала, что платье для сватов слишком нарядно, и показать себя надо поскромнее. На последней вечёрке перед свадьбой невеста была одета в голубое платье из дорогой узорчатой ткани и низкие сафьяновые сапожки с серебряными пряжками. Жених Виринеи погиб перед самой свадьбой, и подвенечного платья она надеть не успела.

В фондах Соболевского районного историко-краеведческого музея имеется подвенечный наряд камчадалки с. Мономахово Марии Спешневой: кофта и юбка из тонкой белой хлопчато-бумажной ткани с фактурным переплетением. Круглый отложной воротничок обшит машинным кружевом. Юбка прямая, с оборкой сзади, с широким защипом у подола, орнаментирована тремя кружевными полосами. Наряд был сшит в 1918 г. подругой невесты Марией Николаевной Ворошиловой из соседнего с. Устьевое.

Пожилые женщины в Большерецке надевали на голову чёрную сеточку или нарядную кружевную наколку. «Вместо юбок наряжались в длинно-складчатые платья, и потому при ходьбе весьма элегантно придерживали подол пальцами левой руки»Праздничные причёски женщин напоминали «причёску японской дамы» – высокие, с большой шишкой из волос, украшенные гребёнками со стеклянными «самоцветами»

Голову женщины покрывали платками, жены и дочери зажиточных торговцев могли нарядиться и в шляпки. Некоторые большерецкие дамы даже носили корсеты.

В зажиточной семье Логиновых было две машинки «Зингер», все дочери отлично умели шить, изготовили себе приданое. На внутренних сторонах сундуков с приданым были наклеены картинки с модными туалетами. Шить, кроить, плести кружева научила девиц большерецкая жительница Дарья Фавстовна Селиванова, которая «раньше жила в городе, слыла белошвейкой, модниц одевала» А Прасковья Николаевна Логинова (Иванова), жена их брата, диакона Н. Логинова, «разбиралась в моде, обладала хорошо развитым вкусом, прекрасно одевалась» , тому же учила и сестёр.

В 30-е гг. ХХ в. пострадавшая от репрессий семья Логиновых-Федотьевых жила очень трудно. Для восьми девочек перешивали старые юбки и платья.

«Как хорошо, что раньше мы не жалели материи на платья и юбки, – радовалась Виринея, раскладывая широченную “дореволюционную” юбку из немыслимо-красивой синей ткани. – Вон какая ширина!.. Четыре юбочки выйдет. Да еще Леночке и Пане жилеточки новые» Наверно, многие жители Камчатки в это время «радовались» тому же. Но это уже другая история.

Костюм с секретом

Почти полтора столетия обрядовое облачение шамана Буринча переходило к его наследникам: в этом распашном халате, в этих наножниках, под звуки этого бубна разговаривали с духами его сын по имени Эмен, его внук – Кирик и правнуки Мейны и Мачем. Они знали, у кого надо спрашивать имя новорождённого, как вылечить заболевшего, совершали похоронный обряд и наставляли сородичей в малых и больших делах…

Необычный экспонат появился недавно в Камчатском краевом художественном музее – древнее облачение эвенского шамана. Более 150 лет, переходя по наследству, эта одежда служила своим непростым хозяевам.

Имя эвенского шамана Буринча старики села Хаилино Олюторского района передают из уст в уста, - Белый Камень (так переводится его имя) считался сильным шаманом! Его обрядовые одежды шились с особым тщанием: старинную кожаную шапку украшает вышивка подшейным волосом оленя, - это высшее мастерство! Никто уже не помнит, кому доверял Буринча кроить свой чёрно-белый халат, чьи руки держали древнюю иглу, которой сшивались куски ткани и кожи. Никто не знает, откуда на шаманской шапке появился металлический бубенчик с изображением монгольской лошади и кто сделал металлическую ручку для бубна. Никто и не посмел бы спросить об этом Белого Камня, – шаман даётся народу свыше, знания свои передаёт только посвящённым, и горе тому, кто посмеет в этом усомниться!

Почти полтора столетия обрядовое облачение шамана Буринча переходило к его наследникам: в этом распашном халате, в этих наножниках, под звуки этого бубна разговаривали с духами его сын по имени Эмен, его внук – Кирик и правнуки Мейны и Мачем. Они знали, у кого надо спрашивать имя новорождённого, как вылечить заболевшего, совершали похоронный обряд и наставляли сородичей в малых и больших делах… После правнуков культовый костюм шамана Буринча достался его пра-правнуку Фёдору Мирхини (второе имя - Кимельхут). У Фёдора, родившегося при советской власти (1940 год) облачение пра-прадеда долгое время лежало без дела, - нельзя надевать на себя обрядовые одежды предка, если ты не знаешь, что с ними делать (а в советское время и не знали уже…). Фёдор и не пробовал надевать. Собирались отдать халат и шапки предка пра-пра-правнуку шамана Виктору Горнани, но и ему культовая одежда оказалась без надобности. Хранили, потому что положено такие вещи хранить, как наследство.

В 21 веке Фёдор Мирхини тяжело заболел. Жена его Людмила в отчаянии решила избавиться от шаманского наследства, - считалось, что хозяина настигла болезнь из-за хранения этих вещей. Даже мелькнула мысль сжечь культовый костюм вместе с бубном!

Уникальную вещь спасли музейщики: будучи в этнографической экспедиции, они увидели костюм шамана Буринча и упросили стариков не сжигать его, а продать краевому художественному музею. Главный аргумент хранителей древностей: люди обязательно должны видеть, как выглядел настоящий костюм шамана, - сейчас это такая редкость! Сожжём – и лишимся ещё одной странички в истории камчатских аборигенов.

Людмила Мирхини всё-таки решилась продать обрядовую одежду в музей. К сожалению, Фёдор Мирхини об этом уже не узнал: в начале этого года он ушёл к верхним людям, так и не одолев свою болезнь.

А культовая одежда отправилась в Петропавловск-Камчатский. В краевом центре новая хранительница одежд умудрилась легкомысленно примерить их на себя. Она слегла в тот же день: сначала с воспалением лёгких, а потом и вовсе попала в больницу с диагнозом "злокачественная опухоль"… Однако, как только костюм из её квартиры перекочевал в витрину музея, болезни отступили, страшный диагноз сняли, жизнь стала налаживаться… О других недавних трагических обстоятельствах постигших тех, кто прикасался к этому непростому костюму рассказывать не стану по просьбе участников событий.

В музее скептики с недоверием смотрели на старые кожаные одежды, уважая в них лишь древность и мастерство изготовителя. Однако искусствовед Антонина Черкашина, прежде чем заниматься изучением раритета, провела обряд, который ограждал её от воздействия потусторонних сил, и рекомендовала сделать то же самое всем сотрудникам… Облачение шамана Буринча сфотографировали и заключили в стеклянную витрину, строго наказав коллективу без дела к экспонату не прикасаться…

До сих пор нет ответа, почему на самом севере Камчатки такое невероятное смешение культур. Например, в Олюторском районе жители легко понимают эвенский, корякский и чукотский язык, и даже в одежде – невероятная смесь: корякская кухлянка может иметь эвенский элемент - "фартук" с вышитым на нём "календарём". Древняя одежда аборигенов – ключ к отгадке. Специалисты оценивают возраст костюма шамана Буринча в 160 лет, более точно возраст экспоната установят с помощью углеводородного анализа.

Фото из фондов Камчатского краевого художественного музея
© Вера Ступникова

"Damaste I."

"Звание Камчатка, хотя свойственно токмо одной реке, а не целой земле принадлежит, однако уже в обыкновение вошло оной великой остров так называть..."
Г. Ф. Миллер

Отрывок из труда Бориса Петровича Полевого «Новое об открытии Камчатки», часть 1, главы 4-5

1. ПОЯВЛЕНИЕ ИЗОБРАЖЕНИЯ РЕКИ КАМЧАТКИ НА ТОБОЛЬСКИХ, МОСКОВСКИХ И ГОЛЛАНДСКИХ ЧЕРТЕЖАХ XVII в.

Выдающийся русский топонимист Александр Иванович Попов, неоднократно сетовал на то, что в нашей литературе по топонимике легко публикуются разнообразные домыслы исключительно потому, что некоторые филологи не хотят, а частично просто не умеют изучать исторические источники. Тот, кто стремится раскрыть подлинное происхождение того или иного географического названия, по мнению А. И. Попова, обязан прежде всего точно установить, когда этот топоним впервые появился в исторических источниках и в какой транскрипции. Таково основное правило, которым должны руководствоваться все серьезные топонимисты. К сожалению, многие филологи предпочитают это правило игнорировать.

Начнем с вопроса: когда впервые в исторических источниках появилось название "Камчатка"?

Г. Ф. Миллер считал, что оно будто бы возникло лишь в 1690 г. Именно тогда в Якутске обвинили группу казаков в том, что они будто бы собирались самовольно "бежать на реки Анадырь и Камчатку". Но в самом начале XX в. неожиданно было установлено, что название "Камчатка" было известно еще в 1667 г.

Напомню кратко как это произошло.



В Крыму, в библиотеке Воронцовского дворца, был обнаружен интереснейший рукописный атлас Сибири — так называемая "Хорографическая чертежная книга", составленная тобольским картографом Семеном Ульяновичем Ремезовым (1697—1698 гг.) во время его работы над большим настенным чертежом всей Сибири. Именно в этом атласе, на чертежном листе и оказалась ремезовская копия весьма примитивного общего чертежа Сибири 1667 г. Этот чертеж в литературе был впервые опубликован Л. С. Багровым в 1914 г. в вводной части "Атласа Азиатской России", а также отдельным изданием. На чертеже была показана река "Камчатка". Под чертежом надпись: "Список печатного подлинного чертежа. В лето 7176 (1667) по указу великого государя и грамоте в Тобольску учинен сей чертеж снисканием и герографством стольника и воеводы Петра Ивановича Годунова." Первым из исследователей на это изображение реки Камчатки обратил внимание Л. С. Берг. Он сделал вывод, что это первое изображение р. Камчатки. Но в 1960 г. этот вывод стал оспариваться московским историком географии В. И. Грековым: "Утверждение Л. С. Берга (1943, стр. 3), что название р. Камчатки появилось впервые на чертеже 1667 г., не может быть принято, так как из шести копий этого чертежа, подлинник которого неизвестен, только на одной имеется это название (Багров, 1914, стр. 1). На остальных копиях: русской (Андреев, 1939), трех шведских (Норденшельд; Титов; Алексеев) и немецкой (Кордт, 1906), вместо "Камчатка" написано "Колыма", "Kolyma", "Milamo" или совсем нет надписи. Копия с надписью "Камчатка" составлена, судя по пометке на ней, в 1698 г. (Норденшельд, 1889, стр. 91). Вероятно, на копии 1698 г. была впоследствии сделана поправка".

В. И. Греков, к сожалению, не учел, что копия общего чертежа Сибири 1667 г. с изображением реки Камчатки была снята С. У. Ремезовым в 1698 г. с ТОБОЛЬСКОГО подлинника, тогда как остальные пять копий были сделаны по общему чертежу Сибири 1667 г., ДОСТАВЛЕННОМУ В МОСКВУ. Поэтому, вероятнее всего, на копии чертежа, отправленной в Москву, тогда еще малоизвестное название "Камчатка" было вполне сознательно заменено на ранее пропущенное и более известное название "Колыма".

нних якутских документов с упоминанием большой реки Камчатки. Этот длительный поиск в конце

Почему же потребовалась такая замена?

Для того, чтобы правильно ответить на этот вопрос, надо прежде всего напомнить, что из себя представлял так называемый Годуновский чертеж Сибири 1667 г.

Общий чертеж Сибири 1667 г. неоднократно воспроизводился в литературе. Он кажется необычайно примитивным и если сравнить его с путевыми чертежами русских землепроходцев, сделанными еще за четверть века до этого, то даже может создаться впечатление, что в Сибири к 1667 г. произошел регресс в развитии ранней картографии. К сожалению, многие историки картографии, в том числе и весьма видные — Л. С. Багров, Ф. А. Шибанов, Л. А. Гольденберг и др., не смогли понять, что в XVII в. чертежом Сибири 1667 г. назывался особый атлас, состоявший из одного примитивного общего чертежа Сибири и целой серии подробных путевых чертежей, к составлению которых привлекли немалое число региональных маршрутных чертежей, составленных путем опроса "всяких чинов людей, которые в сибирских во всех городах и острогах, хто где бывал" да и разных "иноземцов и приезжих бухарцов и служилых татар". И невольно возникает вопрос, неужели все эти лица были задействованы только для создания столь примитивного схематического чертежа? Допустить это невозможно.





Вне всякого сомнения, в результате всех этих опросов в Тобольске были составлены многочисленные подробные РЕГИОНАЛЬНЫЕ чертежи, главным образом, так называемые "чертежи с урочищи", чаше всего чертежи судоходных рек. Собранные вместе эти чертежи и составили особый атлас — "чертежную книгу Сибири", который для краткости и назывался многими в XVII в. просто "чертежом Сибири 1667 г. тобольского воеводы П. И. Годунова". На путевых маршрутных чертежах были сделаны так называемые "клейма" (картуши), в которых давались краткие пояснения к ним. Собранные вместе, они и составляли известную роспись чертежа Сибири 1667 г. Вот почему в самой этой росписи и появилось следующее важное пояснение: "А около того чертежу писано в клеймах, что и в сей росписи слово в слово".

Стало очевидным, что так называемый "чертеж Сибири 1667 г." на самом деле был не однолистным чертежом, а атласом - "чертежной книгой'", сделанной по образцу московских чертежных книг, создававшихся еще с XVI в. Внимательное изучение "Книги Большому чертежу" (КБЧ) 1627 г. показало, что она была сделана по образцу чертежной книги так называемого "старого чертежа Московии 1598—1600 гг." и чертежной книги "поля" (Украины). И все это ясно показало, что в КБЧ был описан атлас (чертежная книга), в котором вначале был дан схематический чертеж всей России — он лежал в основе голландского чертежа всей России 1613—1614 гг. (15), и затем — многочисленных подробных путевых чертежей рек и шляхов вперемежку с отдельными текстовыми росписями. Вскоре, после создания так называемого "нового чертежа" Московии 1627 г., по его образцу, уже в самом конце 1720-х годов в Тобольске, была создана первая такая чертежная книга западной части Сибири, а в 1667 г. при тобольском воеводе П. И. Годунове впервые была создана такая же чертежная книга всей территории огромной Сибири. Правда, посылая копию этой чертежной книги в Москву в конце 1667 г., тобольский воевода П. И. Годунов особо оговаривал, что она оказалась без "прилогов немирных землиц". По-видимому, именно по этой причине на общем чертеже Сибири река Камчатка "немирных земель" была заменена на реку Колыму, которая была подробно описана в росписи чертежа Сибири 1667 г. Одно вполне очевидно: Л. С. Берг и его единомышленники были правы, когда выражали уверенность, что в 1667 г. в Тобольске знали о существовании далекой реки Камчатки. С тех пор эта река обычно давалась на всех более поздних тобольских чертежах Сибири XVII в.

Многие филологи, начиная с Н. А. Бондаревой и кончая А. А. Бурыкиным, считали, что на общем чертеже Сибири 1673 г. будто бы, река Камчатка вообще отсутствовала. Но это ошибочное утверждение возникло потому, что на примитивной копии чертежа Сибири 1673 г., названной "Чертеж всей Сибири до Китайского царства и Ника(н)ского", действительно отсутствовало изображение этой реки. Оно было пропущено явно по небрежности русского копииста. На самом же деле на двух шведских копиях этого чертежа река Камчатка была изображена. На копии Палмквиста она названа — "Casdatka", а на копии Спарвенфельда — "Camsatka". Да и в самой росписи чертежа Сибири 1673 (181) года ясно было сказано: "а противо устья Камчатки реки вышол из моря столп каменной, высок без меры, а на нем никто не бывал".

Схематический примитивный общий чертеж Сибири 1667 г., гравированный прямо на деревянной крышке "печатного" '' атласа-чертежной книги Сибири тобольского воеводы, был сознательно подогнан под четырехугольную основу. Поэтому невольно казалось, что "Камчатка" течет по материку. Схематический чертеж Сибири 1673 г. тоже был подогнан под четырехугольную рамку чертежа, но там уже делалась мало заметная попытка составить общий чертеж с некоторыми признаками полуостровов и одного из тихоокеанских островов, который явно умышленно был показан в соответствии с текстом росписи напротив устья реки Камчатки. Имелась река Камчатка и в чертежной книге посольства Н. Г. Спафария 1678 г., поскольку упоминалась в его описании Сибири.

Чертежи Сибири 1684—1685 и 1687 гг. тоже имели изображение реки Камчатки, и что для нас особенно важно: она была впервые показана уже текущей по безымянному полуострову. Сравнение чертежа 1687 г. с чертежом Сибири 1673 г. позволяет предположить, что составитель этого более раннего чертежа вероятно знал, что река Камчатка текла по полуострову, но и он тоже вынужден был считаться с особенностями рамки чертежа 1673 г.

Изображение реки Камчатки сохранилось и на всех географических чертежах С. У. Ремезова 1690-х годов, с изображением Дальнего Востока, а также на чертеже Сибири А. А. Виниуса точная датировка которого пока не установлена.

Для нас особенно важно отметить, что на всех этих русских чертежах использовалась НЕИЗМЕННО ОДНА ТРАНСКРИПЦИЯ — "КАМЧАТКА", точно также как именовалась в России ткань Камчатка (так кратко называлась ткань, поступавшая из Китая от "кама"-хана или богдыхана). Очень важно отметить, что название рек, принятые аборигенами, как правило, давались в самых различных транскрипциях. Так, например, Анадырь в XVII в. называлась по-разному: "Анадырь", "Нанабара", "Адырь" и др. — чуть ли не в двадцати различных вариантах! На сибирских же географических чертежах река "Камчатка" неизменно давалась в единой транскрипции. Это отнюдь неслучайно! Слово "Камчатка" было явно русским и оно означало название материи. И в этом еще в XVII в был уверен сам С. У. Ремезов. В самом деле, на его двух изображениях реки Камчатки в одном случае стояла надпись: "А на Камчатке приходят люди грамотные, платья на них азямы камчатые", в другом: "Остров Камчатой, приходя (т) люди грамотные, платья на них азямы камчатые". Именно эти надписи и дали основание члену-корреспонденту АН СССР А. В. Ефимову сделать в 1964 г., с нашей точки зрения, совершенно правильный вывод: "НАЗВАНИЕ КАМЧАТКИ ПРОИЗОШЛО ОТ КАМЧАТКОЙ ТКАНИ". Но и этот вывод вызывал у многих сомнения: ведь мировая топонимика не знает другого случая, когда бы название реки происходило от наименования ткани.

Как же это могло случиться?

Л. С. Берг связал это сообщение с японцами, которые были одеты в шелковые ткани и были тайфуном выброшены на Камчатке. Здесь имелся в виду японец Денбей. Но название "Камчатка" возникло в 1660-х годах, а первый японец на Камчатке появился только в 1690-х годах. Сам японец Дембей утверждал в начале XVIII в.: "А наперед сего в Курильскую и Камчадальскую землю из их японской земли никто не езживал". Поэтому более вероятно, что сюда могли прийти одетые в шелковые азямы (халаты) южные айны, жившие на Курилах и в южной части полуострова Камчатка. Однако и эта гипотеза весьма сомнительна: нам неизвестен ни один документ о посещении курильскими айнами реки Камчатки в XVII в. Следовательно, версия о "камчатых азямах", будто бы предопределивших появление названия реки Камчатки, тоже нельзя считать бесспорной. К сожалению, в середине XVIII в. академические историки еще не знали, что С. У. Ремезов связывал происхождение названия Камчатка с прилагательным "камчатой".





Тогда же еще не было серьезно изучено изображение района реки Камчатки на карте северной Азии голландского географа Николааса Витсена "1687" (1690) г. А оно заслуживает особого внимания. В середине показана река Камчатка, правда в особой транскрипции: "Kamtzetna". Она была изображена текущей среди сопок, возможно, вулканов. Около устья этой реки стояла надпись: "On op Klimmelyke Nooge Steen klip", т.е. "Еще не поднимался никто на каменную скалу", в которой нетрудно узнать слова росписи чертежа Сибири 1673 г. "столп каменный высок без меры, а на нем никто не бывал". Скорее всего, здесь было наиболее раннее изображение Ключевской сопки. Несколько севернее реки стояла уже упоминавшаяся ранее надпись, явно относившаяся к полуострову Камчатка: "Tzernilos crugom ofte Rontom Swart" , т. е. "Черный лес кругом". Попадая с безлесного севера, русские землепроходцы действительно радовались тому, что видели "черный лес кругом" и, конечно, эта надпись была заимствована с какого-то русского локального чертежа. Интересно отметить, что в известной хрестоматии Н. Витсена "Северная и восточная Татария" 1692 г. имеется краткое, увы, неточное объяснение этой надписи: "Tzernilos crugom", который мною назван Rontom swart (вокруг черно) — известный мыс или выступ, простирающийся в море у дальневосточного побережья Татарии-Сибири — кажется получил свое название потому, что около него весьма опасно плавать: там море особенно бушует у прибрежных скал песчаной косы, ибо слово tzerni (черный) у татар означает не только черный цвет, но и понятие страшный, неряшливый, опасный, подобно тому, как черные мугалы стали так называться не только из-за своего черного цвета, но и за свой страшный, некрасивый, неряшливый вид".

Этот текст для нас особенно интересен тем, что в нем говорилось о большом южном полуострове — явно о всей Камчатке.

Рядом с рекой Камчаткой показана была река с надписью "Damaste Rivier". Такой реки в русских камчатских документах нет. Но нам стало очевидным, что Витсен здесь... повторил название реки Камчатки! Это была голландская калька русского названия ткани Камчатки. Да и в России при Петре Великом нередко называли такую ткань по-голландски "дамаст" (от Дамаска, откуда она поступала в Западную Европу). Показательно, что по-английски ткань Камчатка — damask, damassin. И это еще раз подтверждает, что река Камчатка в XVII в. получила свое название от ткани и следовательно еще раз доказывает правильность вывода А. В. Ефимова: название реки Камчатки действительно произошло от камчатой материи.

К сожалению, Г. Ф. Миллер в 1730-х годах ничего не знали ни о ранних сибирских чертежах XVII в. с изображением реки Камчатки, начиная с 1667 г., ни о подлинном смысле названия особой реки Дамаст, реально не существовавшей на полуострове Камчатка. Это-то и привело к тому, что Г. Ф. Миллер в решении вопроса о происхождении названия Камчатки пошел по неверному пути и дезориентировал и последующий ученых.

2. РОКОВАЯ ОШИБКА ГЕРАРДА МИЛЛЕРА И ЕЕ ПОСЛЕДСТВИЯ

Прежде всего проследим как у Герарда Миллера пробудился интерес к вопросу о происхождении названия реки Камчатка.

2 сентября 1736 г. Г. Ф. Миллер прибыл в Якутск и сразу же потребовал от местных властей, чтобы ему предоставили самые разнообразные сведения по истории всего обширного Ленского края и "особливо о Камчатской земле и о ближних острогах и о тамошнем народе, кем и в котором годе та земля найдена и под владение Российское подведена...". Тогда-то он впервые попытался выяснить, откуда возникло название "Камчатка", но ничего достоверного не узнал — записал лишь две легенды: "О происхождении звания Камчатка, — писал он, — некоторые хотя и объявляют, будто во время российского овладения сей земли был между камчадалами некоторой знатный человек именем Кончат, но на то подлинного подтверждения не имеется, а что некоторые уверяют якобы якуцкой казачей голова Володимер Атласов, который Камчатку под Российскую державу приводить начал сию землю, для сходства с собственным прозванием, так назвал, оное еще меньше основание имеет, ибо в якуцких канцелярских делах находится, что оная земля своим званием также за 10 лет перед тем в Якутске была знаема".

Этот отрывок свидетельствует о том, что кто-то в Якутске еще в 1730-х годах вообразил, что раз Камчатка, как и атлас, — шелковая материя, то Атласов так мог назвать главную реку полуострова. Поскольку Г. Ф. Миллеру тогда уже было известно якутское дело 1690 г. о якобы готовившемся побеге якутских казаков "на реку Камчатку", он естественно не поверил в эту неправдоподобную версию. Но из этого отрывка видно, что до Г. Ф. Миллера все же смогли дойти в искаженном виде сведения о том, что название "Камчатка" возникло действительно в период "российского овладения сей земли", но только не в 1690-х годах, а 30 лет раньше и притом от "знатного человека именем Кончат".

Единственно, в чем Г. Ф. Миллер смог сразу убедиться — название "Камчатка" в середине XVII в. относилось ТОЛЬКО К РЕКЕ и лишь в 1690-х годах распространилось на полуостров. В начале 1737 г. он писал: "Звание Камчатка, хотя свойственно токмо одной реке, а не целой земле принадлежит, однако уже в обыкновение вошло оной великой остров так называть...". Миллер не случайно здесь полуостров Камчатка назвал островом: в России еще не было слова "полуостров", вскоре Миллер стал одним из первых, кто ввел его в русскую географическую литературу "полуостров", немецкое "Halbinsel", дословно по-русски и означает "полуостров".

Миллер допустил роковую ошибку, решив, что "Камчатка" происходит не от ткани Камчатка, а от какого-то аборигенного названия. И это неудивительно: ведь буквально все крупные реки Сибири носили ТУЗЕМНЫЕ наименования. Миллер решил, что скорее всего название "Камчатка" впервые услышано от северных коряков. Он первым выдвинул гипотезу, что название реки Камчатки произошло от корякского слова "хончало", от которого и возник этноним "камчадал". Но эта версия опровергается документами. Название реки "Камчатка", безусловно, возникло впервые не позже 1660-х годов, а по существующим документам видно, что ЭТНОНИМ "КАМЧАДАЛ" ВОЗНИК НЕ РАНЕЕ 1690-х годов и произошло это так. Только в 1690-х годах русские узнали, что ительмены совсем не коряки, а особый народ. В те времена было принято местных жителей называть по названию рек. Так от реки Опуки появились "опуцкие люди", от реки Олюторы — "олюторские", по реке Похаче — "Погыче" — "погыцкие", а от реки Камчатки — "камчатцкие", которых во времена уже Атласова стали называть "камчадальцами" или кратко "камчадалами", а отсюда некоторое время спустя южный полуостров стали иногда называть "Камчадалией" или "Камчадальской землей". Вот почему сами ительмены этноним "камчадалы" не считали ительменским словом. На вопрос камчатского доктора В. Н. Тюшова, почему ительмены называются камчадалами, отвечали "по¬всеместно": "так начальство называет, ну оттого и мы себя так называем".





Отправляя своего ученика, студента С. П. Крашенинникова, "в Камчатку" в июле 1737 г., Г. Ф. Миллер составил для него подробную инструкцию и в параграфе 56 дал ему задание узнать, "откуда звание Камчатка произошло". При этом Крашенинникову поручалось за одно проведать "как камчадалы и прочие народы себя и своих соседей и русских людей называют, происхождение имен сколько возможно выпрашивать, так же и тутошние иноземческие звания рек, ежели они с обыкновенными русскими званиями не сходны". Так С. П. Крашенинникову было поручено первому на месте заняться серьезно камчатской топонимикой.

5 июля 1737 г. С. П. Крашенинников уехал из Якутска, а Миллер продолжал на Лене собирать сведения о Камчатке и вскоре завершил свое сочинение, которое получило название "Географическое и нынешнее состояние земли Камчатки, собранно из разных письменных и словесных известий в Якуцке в 1737 году".

27 сентября 1737 г. копию этого сочинения Г. Ф. Миллер послал на Камчатку своему студенту. И опять Миллер высказывал свое мнение о происхождении названия "Камчатка". Он писал: "Более вероятно, что это имя пришло впервые к русским от коряков, которые жили на реке Олюторе и на своем языке камчадалов называли кончало, и поскольку там от этого народа русские впервые получили сообщение о реке Камчатке и камчадалах, то и можно предположить, что потому русские так и называли эту землю, реку и народ. Нельзя ли из этого сделать вывод, что от корякского кончало при искаженном произношении в устах сибирских казаков и могло возникнуть название "Камчатка"?".

Миллер, по существу, навязал Крашенинникову свою точку зрения о том, что название "Камчатка" будто бы произошло от корякского слова "кончало", тот некритически ее воспринял и даже попытался "развить". В монографии "Описание земли Камчатки" он отверг поддержанную Стеллером гипотезу, что название "Камчатка" произошло от имени жившего на реке Камчатке какого-то "славного воина Хончата". Крашенинников писал: "...имя Хончат камчадалам неведомо... а хотя бы того имени и был у них человек, то река не могла прозваться его именем: ибо камчадалы ни рек, ни озер, ни гор, ни островов именем людей не называют, но дают им имена по некоим свойственным им качествам или по сходству с другими вещами... что Камчатка река не Коншаткою, но Уйкуал, то есть большею рекою называется, как уже выше объявлено. А с чего коряки камчадалов зовут КОНЧАЛО, о том хотя заподлинно объявить и нельзя, для того, что коряки и сами причину тому не ведают, однако не без основания думать можно, что КОНЧАЛО есть испорченное слово из КООЧЬ-АЙ, что значит жители по реке Еловке, которая течет в Камчатку и КООЧЬ называется...".

Как в первой части его описания показано: "...Камчадалы кроме общего имени ительмень, различают себя от большей части званием рек или других урочищ, где они жилища свои имеют: так например, кыкша-ай житель при Большой реке, суачу-ай житель при Аваче, коочь-ай, еловский житель и прочая: ибо ай приложенное к званию реки или другого какого урочища значит жителя того места, к которому прилагается, так как ительмень вообще камчадальского жителя.





Которые Кончата славным воином тамошних мест называют, те в одном том ошиблись, что храбрость оною одному человеку приписали, которою надлежало приписать всем еловским жителям, из которых каждой КООЧЬ-АЙ или по их КОН¬ЧАТ называется. Ибо сие самая правда, что еловские жители издревле почитались храбрыми и славны были перед прочими; чего ради и корякам, как по соседству, так и по той знати под именем своим КООЧЬ-АЙ, которым они и от других камчадалов называются, были ведомы.

О перемене коочь-ай на хончала и хончала на камчадала в рассуждении нарочистого сходства имен, немногие, чаю, сумневаться имеют, особливо которым известно коим образом и в самих европейских языках чужестранные слова портятся, а по тамошним местам тысячи оному примеров показать можно, как не токмо язычники, но и самые россияне чужие звания портят".

Нетрудно убедиться в том, что С. П. Крашенинников действительно во многом повторял утверждения Миллера. Но есть в его высказываниях и некоторые отличия. Для нас особое значение имеет то, что Крашенинников совершенно справедливо отметил: "КАМЧАДАЛЫ НИ РЕК, НИ ОЗЕР, НИ ГОР, НИ ОСТРОВОВ ИМЕНЕМ ЛЮДЕЙ НЕ НАЗЫВАЮТ...". И если, тем не менее, ительмены стали так называть главную реку полуострова, которую они сами всегда называли Уйкоаль — "большая река", то, очевидно, они эту реку стали называть по имени "славного воина Хончата", лишь повторяя это сообщение явно со слов самих русских, которые назвали на полуострове Камчатка немало местных рек по именам как русских землепроходцев, так и камчатских аборигенов.

Весьма показательно, что Георг Стеллер был твердо убежден, что река Камчатка получила свое наименование от имени собственного. Он писал: "Название Камчатка к этой стране после ее завоевания русскими казаками присвоено потому, что от языческих народов с помощью знаков было узнано, что река называется Камчаткой, и потому они назвали также и всех жителей, живущих на ней, камчадалами. Имя Коншат (Konschat) — имя жившего на этой реке в прежние времена одного очень уважаемого и знаменитого человека". К сожалению, С. П. Крашенинников напрасно поспешил отвергнуть это заключение Стеллера.

3. Дальнейшие домыслы о происхождении названия «Камчатка».

В годы Второй Камчатской экспедиции Витуса Беринга, еще одну версию происхождения названия "Камчатка", выдвинул и помощник Георга Стеллера Яков Линденау. Именно он первым стал утверждать, что коряки будто бы "камчадалов называют "kontschalal", то есть, "люди, которые живут на конце", а саму Камчатку называют "Kontschanut".

К сожалению, Яков Линденау допускал в своих сочинениях немало произвольных суждений, и в данном случае знатоки корякского языка XX в. — Н. М. Корсаков, А. Н. Жукова и др., весьма серьезно усомнились в достоверности сообщения Линденау. Тем не менее, версию Линденау с конца XIX в. подхватили многие топонимисты. В топонимическом словаре Н. И. Березина утверждалось: "Коряки называли туземцев этого полуострова — кончалал — люди на краю". В 1651 г., в Омске, С. А. Огурцов выпустил топонимический словарь, в котором говорилось, что название "Камчатка" будто бы произошло "по имени народа его населявшего, который будто бы получил свое наименование от слова "кончалал" — "люди на крайнем конце". По существу эту же версию повторил в том же году и топонимист И. Н. Микулич. Тогда же, в 1961 г., топонимист Н. М. Мельхеев утверждал, что название "Камчатка" возникло от "корякского слова "кончат", что означало "люди на крайнем конце". Мельхеев ссылался на "Справочную книжку учителя" 1941 г. Эту версию считать достоверной никак нельзя.

Еще в середине ХIХ в. некий Павел Кузьмищев утверждал, что будто бы "в Пелыме... называют Камчаткою узкую оконечность земли на соединении двух рек. Камчатка есть и в Кронштадте на восточной стороне острова Котлин".

Отсутствие убедительного происхождения названия "Камчатка" порождало все новые и новые домыслы. В 1899—1900 годы широкую известность получила версия дальневосточного краеведа В. П. Маргаритова. Он писал: "Не посягая нисколько на правдоподобность толкований Крашенинникова, я в то же время нахожу не лишним упомянуть, что слово "Камчатка" существует в употреблении среди донских казаков в наше время. В Области войска Донского, которую бесспорно следует признать родоначальницею якутских казаков, можно и теперь встретить выражение: это место ровное, степное, а то — искомканное, комковое, камчатое, т. е. изрытое, покрытое неровностями. Слово комовое и камчатое применяется и к предметам, когда нужно выразить понятие присущей предмету уродливости, неправильности. Для примера могу указать на один род дыни, семена которой имеют крайне искаженную форму и которая повсеместно на Дону называется Камчаткою или комовкою. Нет никаких оснований не допускать, что этот полуостров назван казаками под влиянием тех же впечатлений, под влиянием которых они прозвали указанный сорт дынь по бугроватости ее семян. Исходя из этого, я склонен думать, что первые из посетивших Камчатку казаки, рассказывая своим товарищам вынесенные ими впечатления о вновь открытой стране как сильно гористой, покрытой всевозможными скалами и выступами, словом, искомканной (выражаясь донским наречием), прозвали ее Камчаткой, или Комовой.

Одновременно со мной прибыл в Петропавловск один уроженец Области войска Донского, и, когда мы, воспользовавшись первым ясным днем, взошли на Петровскую (у подножья которой расположен Петропавловск) гору, чтобы полюбоваться окрестностями, то первое, что я услышал от этого донца, было выражение: "Ну и правда Камчатка". На мой вопрос, что это значит, он объяснил мне, что на Дону для выражения понятия о такой местности, как представлялась нашему взору, существует слово "камчатое" или "комовое"".

Гипотезу В. П. Маргаритова нетрудно опровергнуть. Во-первых, никто и никогда не называл Камчатку "комовой". Во-вторых, Маргаритов ошибался, когда родоначальниками якутских казаков считал донских казаков, ибо основную массу казаков, осваивающих дальний северо-восток, составляли выходцы с европейского Севера. В-третьих, Маргаритов не был на Дону и вольно передавал донские термины.

Вскоре в литературе появились возражения против гипотезы В. П. Маргаритова. В 1906 г. В. Н. Тюшов писал: "Откуда произошло слово камчадал, Камчатка, решить безусловно верно, мне кажется, нельзя, за неимением достаточных для того данных. Из двух объяснений, с одной стороны, — Крашенинникова, с другой — г. Маргаритова, по-моему, гораздо вероятнее — первое, т. е. что название "Камчатка", а отсюда и "камчадал", происходит от коряцкого слова Хончала или Кончата, так как и в настоящее время коряки всю местность по долине реки Камчатки называют "Кончат", изменяя последнее в "кончаток" для обозначения места действия (творительный места).

Что русские о Камчатке, как о стране, в которой водятся соболи и бобры морские (кончаток), узнали от коряков, о том имеются исторические данные. Если к этому прибавить, что в слове "кончат", "кончаток" звук "н" неясный и полуносовой, а звук "о" как не имеющий на себе ударения, легко мог быть принят за "а", то для людей, неразборчивых на точную передачу звуков в чужих языках, а первые русские пришельцы, конечно, были именно такими людьми, — слово "Кончаток", т. е. в стране "Кончат/а" легко могло быть принято за Камчаток, скоро переделанное на русский лад в "Камчатка".

В каком бы месте полуострова ни произошла первая высадка русских отовсюду глазам представляется картина изломанной линии Камчатского хребта с многочисленными отделами его, покрытыми вечным снегом, и отдельными вершинами-сопками, картина столь величественная и столь отличная от степных пространств Дона, что вряд ли сравнение Камчатки с шероховатой дыней "комовкой" могло дать имя горной стране, как это объясняет г. Маргаритов. По моему разумению, с таким же основанием можно было бы производить название Камчатки от того обстоятельства, что в XVII столетии в эту страну "приходили люди, а платье на них было камчатское", как гласит надпись на Камчатке в одной из карт Исторического Атласа России, вышедшего в конце девяностых годов (имя составителя мною забыто)".

Под "Историческим Атласом России" В. Н. Тюшов несомненно подразумевал изданную в 1882 г. "Чертежную КНИГА Сибири" 1701 г. С. У. Ремезова.

Характерно, что он у Крашенинникова взял только то, что на самом деле высказал впервые еще академик Г. Ф. Миллер, а о малоправдоподобной версии о происхождении слова "Камчатка" от "коочь-ай" умолчал. Вместе с тем, он первым стал утверждать, что "корякское слово "кончат" в творительном падеже превращается в "кончаток". Позднее это утверждение повторено Л. С. Бергом: "Слово это перешло к русским через посредство коряков, как указал впервые еще Крашенинников (1755): кончал — это коряцкое название камчадалов (сами себя камчадалы зовут ительмен или "житель"), Кончат есть долина Камчатки, а кончаток — значит в долине Камчатки".

Л. С. Берг здесь повторил неточность В. Н. Тюшова: автором версии о "кончале" он вместо Г. Ф. Миллера назвал С. П. Крашенинникова.

Позже Л. С. Берг сделал новое добавление: "Этнограф Е. П. Орлова, ряд лет прожившая на Камчатке, обратила мое внимание на то, что по-камчадальски кчамзалах значит человек. Крашенинников приводит сходное слово того же значения: ушкамжа. Очевидно, термин Камчатка происходит от одного из самоназваний камчадалов или ительменов". Таким образом, Л. С. Берг, в отличие от Г. Ф. Миллера и С. П. Крашенинникова, стал связывать происхождение названия "Камчатка" не с корякским языком, а с ительменским.

Обращение к ительменскому языку привело к появлению еще одной гипотезы. И. И. Огрызко предположил, что слово "Камчатка", очевидно, произошло от ительменского "комча-чу", что значит мыс, полуостров". При этом И. И. Огрызко ссылался на зачеркнутое в рукописи С. П. Крашенинникова сообщение о том, что ительмены называли мыс Лопатку "Комчачу, то-есть продолжение". Гипотеза И. И. Огрызко весьма заманчива, и все-таки с ней согласиться нельзя. Достоверно известно, что название "Камчатка" сперва было дано реке и лишь позднее распространенно на весь полуостров. Очевидно, что реку "мысом, полуостровом" или "продолжением" никто не стал бы называть. Кроме того, С. П. Крашенинников, зная ительменское слово "комчачу", не допускал и мысли, что от него могло возникнуть название "Камчатка".И тем не менее известный филолог В. П. Нерознак в 1983 г. принял версию И. И. Огрызко за нечто достоверное. Он весьма смело заключил: "Это полностью согласуется и с географической реальностью, поскольку Камчаткой называется как раз полуостров".

В 1971 г. ительменка Н. К. Старкова "в порядке постановки вопроса" выдвинула гипотезу, что этноним "камчадал" мог "возникнуть от слова "к/ьмч/?ал" — юкола, отчасти испорченная червями и употребленная в пищу".

В 1972—1973 гг. филолог Н. А. Бондарева опубликовала две статьи, в которых она пыталась доказать, что название Камчатка — якутского происхождения. Обратив внимание на то, что в одном из якутских олонхо упоминаются "брови, как два черных соболя, что прибежали из страны Камчааккытан", т. е. явно с Камчатки, Н. А. Бондарева сделала вывод, что русские впервые узнали о Камчатке от якутов и что, следовательно, это название можно понять с помощью якутского словаря: "Хамса (Камча) — курительная трубка; Хамсаа (Камчаа) — двигаться, шевелиться, колебаться, колыхаться; ытта — ытын — взбираться, влезть, подыматься на что-либо высокое". При этом Н. А. Бондарева самоуверенно заключала: "Думаем, что появление слова Камчатка в русском обиходе от якутов может считаться доказанным". Но Н. А. Бондарева, во-первых, не учла, что первые сведения о Камчатке якуты получили от русских, а не наоборот. Г. В. Стеллер писал, что якуты "решительно ничего не знали об ительменах, равно как не имели ни малейших сведений о самой стране Камчатке". Во-вторых, Н. А. Бондарева не учла, что тексты олонхо более позднего происхождения и сведения о Камчатке попали в них никак не ранее XVIII в.

В 1966 г. филолог и писатель В. В. Леонтьев утверждал, что раз по данным С. П. Крашенинникова, ительменки носили парики, чукчи и коряки их называли "косматыми, мохнатыми" (у чукчей — "камчалявтыльыт", у коряков — "камчалав/ тылллг/у"), и от этого будто бы мог возникнуть этноним "камчадал", якобы породивший название "Камчатка".

Возникали и более странные версии. Будто бы название "Камчатка" могло произойти от имени китайского богдыхана "Канчси". Но китайский император Канси вступил на престол только в 1660 г. и он никакого отношения к Камчатке не имел. Столь же произвольна версия о происхождении названия "Камчатка" от китайского приветствия "камеи". Еще более нелепа версия японских националистов конца XIX в., утверждавших, что название "Камчатка" возникло от айнских слов: "каму" (рыба) и "сяка" (сушить). Эта "гипотеза" была выдумана для того, чтобы "обосновать" право японцев, будто бы сородичей айнов, на Камчатку. И эту нелепейшую версию почему-то вдруг подхватил владивостокский археолог Э. В. Шавкунов.

В 1984— 1989 годах А. И. Алексеев, человек очень далекий от серьезной филологии, неоднократно "развивал" свою еще одну вольную "гипотезу" — "Вероятнее всего название "Камчатка", писал он, происходит от старого русского слова "камчатый", что означает... "КРИВОЙ", "УЗОРЧАТЫЙ", "КОЧКОВАТЫЙ", "ИЗВИЛИСТЫЙ" И ИМЕЕТ ДРУГИЕ ЗНАЧЕНИЯ ОДНОГО ПОРЯДКА". А. И. Алексееву не было известно, что в Институте языкознания, в его словарном секторе, давно уже существует уникальная картотека русских слов, которая содержит около 70 карточек на слова "Камчатка" и "камчатый". И в этой картотеке НИ РАЗУ не приводились толкования, данные А. И. Алексеевым. Очевидно, все это придумал сам А. И. Алексеев. На эти фантазии Алексеева вдохновил дальневосточный краевед Н. И. Маргаритов, который первым выдвинул версию о том, что название "Камчатка" будто бы возникло от прилагательного "комовый".

Тот же А. И. Алексеев охотно поддержал версию московского инженера Н. В. Ломановича, который объявил, что название полуостровной реки Камчатки, произошло будто бы от названия небольшой речки "Камчатка" на полуострове Тайгонос и позднее, якобы, перенесенного на полуостров Камчатка. Эта версия вызвала горячие возражения у нескольких видных камчатских краеведов — Н. И. Захаровой, И. В. Витер, В. П. Мартыненко и др. Моряки, бывавшие неоднократно на Тайгоносе, прямо заявили, что там никогда не было малой речки Камчатка.

Идя по пути домыслов и поиска похожих названий, конечно, можно придумать куда более правдоподобные варианты.

Вот один любопытный пример.

Вулкан Ключевская сопка в низовьях реки Камчатки действительно можно принять за часто курящуюся трубку — по ительменски "каньча". Сам процесс курения коряки назывли "каньчаткок". Как этот факт не принять за ключ в поисках истинного происхождения названия реки Камчатки! Но знаток корякского языка А. Н. Жукова, из словаря которой был заимствован этот вариант, в своих публичных выступлениях в Русском географическом обществе, в том числе, и при съемке телесериала "По следам великих открытий" в 1983 г., отдала предпочтение гипотезе о русском происхождении названия реки Камчатки, поскольку в этот вариант еще в XVII в. верил С. У. Ремезов и голландский географ Н. К. Витсен.

К сожалению, в наших отечественных топонимических словарях продолжают появляться объяснения, весьма далекие от истины. Так, в известном словаре В. А. Никонова о Камчатке сказано так: "Этимологии гидронима было предложено много, в большинстве фантастических: 1) скаска о корякском богатыре или хитреце Хончаате, победившем или обманувшим врагов; 2) легенда о влюбленных, бросившихся с крутой сопки, — сыне горного хребта (ручей Кам) и дочери вулкана (речки Чатка) — обычный топонимический миф, персонифицирующий названия; 3) С. П. Крашенинников связывал с корякским наименованием ительменов — хончало (по-видимому, искаженное кчамзалх — ительмен, "человек"); 4) по И. И. Огрызко, ительмен, камчачу "мыс, полуостров" (В. И. Воскобойников. Слово на карте. Петропавловск-Камчатский, 1962, с. 17—24)".

В этом тексте много ложного: 1. Хончат отнюдь не был легендарным "корякским богатырем и хитрецом". 2. Фантазия о "Каме" и "Чатке" родилась лишь в середине XX в 3. Никонов произвольно соединил версию Крашенинникова о "хончале" с версией Е. П. Орловой "кчамзалх". 4. Доверчиво повторяется фантазия И. И. Огрызко, но совершенно обойдены сведения о подлинном происхождении названия "Камчатка". В этом отношении венгерский топонимический словарь Лайоша Киша гораздо достовернее.

Из всего рассказанного видно, что существует более ДВАДЦАТИ различных гипотез о происхождении названия "Камчатка". Но очевидно, что большинство из них ничего общего с истиной не имеют. Каждому очевидно, что правильным может быть ТОЛЬКО ОДНО ОБЪЯСНЕНИЕ, и прежде всего оно не должно противоречить ТРЕМ "упрямым историческим фактам". Перечислю их.

ПЕРВЫЙ "УПРЯМЫЙ ФАКТ": первоначально название "Камчатка" относилось ТОЛЬКО К РЕКЕ. Название РЕКИ появилось в самом начале 1660-х годов., тогда как на полуостров оно было распространено только в середине 1690-х годов, т. е. более чем ТРИДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ. Поэтому, сразу же оказываются исторически несостоятельным несколько гипотез, в частности, все версии о том, что название "Камчатка" произошло от слова "конец", а именно "кончатка", "люди, живущие на конце", версия И. И. Огрызко — В. П. Нерознака о том, что "комчачу" означает "мыс, полуостров", и другие подобные фантазии.

ВТОРОЙ "УПРЯМЫЙ ФАКТ": первоначально, русские ошибочно называли ительменов коряками и лишь в середине 1690-х годов стали употреблять по названию реки "камчатцкие люди", что и привело при В. В. Атласове к появлению, впервые, новых этнонимов "камчадальцы" и более короткому "камчадалы". Поэтому оказались несостоятельными все попытки из позже возникшего этнонима вывести название реки Камчатки. Так опровергаются версии о происхождении названия "Камчатка" от "кончало", "кончал", "кончалал", "кчамзалх", "к/ьмч?ал", "камчалявтыльыт" и т. д.

ТРЕТИЙ "УПРЯМЫЙ ФАКТ": источники СЕМНАДЦАТОГО ВЕКА неизменно связывают название реки Камчатки с русским названием камчатской материи (мнение С. У. Ремезова, данные карты Витсена, неизменная транскрипция на тобольских и московских географических чертежах). Поэтому, не подлежит сомнению вывод А. В. Ефимова :"НАЗВАНИЕ КАМЧАТКИ ПРОИЗОШЛО ОТ КАМЧАТСКОЙ ТКАНИ". Но мировая топонимика не знала ни одного случая, когда бы название гидронима могло произойти от названия ткани. Поэтому и возникла необходимость дать вполне реалистическое объяснение, как же все таки такое могло бы произойти. Ответ на этот важный вопрос и должна дать следующая глава.

Глава пятая
ПРОИСХОЖДЕНИЕ НАЗВАНИЯ "КАМЧАТКА" В СВЕТЕ "УПРЯМЫХ ФАКТОВ"

Естественно встал вопрос: а нельзя ли найти верный путь к решению проблемы происхождения названия "Камчатка", не игнорируя ранее уже перечисленные "упрямые факты" и строго опираясь на архивные документы XVII в.? Да, можно.

Прежде всего хочу поделиться результатами моих многолетних архивных изысканий.

1. ВОЗНИКШИЙ ИЗ ЗАБВЕНИЯ ИВАН ИВАНОВ КАМЧАТОЙ

Вскоре, после смерти выдающегося сибирского доктора исторических наук А. И. Андреева (июнь 1959 г.), по инициативе сына академика Л. С. Берга — Симона Львовича и видного топонимиста Александра Ивановича Попова, в Географическом обществе СССР в Ленинграде, возникла новая комиссия топонимики и транскрипции географических названий, заседания которой я стал регулярно посещать. Поскольку в Иркутске мною была опубликована статья "О местоположении первого русского поселения на Колыме", и я нашел ряд ценных ранее неизвестных документов о появлении русских первопроходцев на Колыме, Попов, который в свое время опубликовал статью о колымских омоках, посоветовал мне заняться микротопонимикой Колымско-Индигирского края и особенно гидронимами, названия которых возникли от личных имен XVII в. Так на Колыме в XVII в. река Зырянка уже вскоре стала называться по имени первооткрывателя Колымы Дмитрия Михайлова Зыряна, река Анкудиновка (позже Анкудинка) — по имени поселившегося у ее устья казака Герасима Анкудинова, Кузаковка — по имени казака Ивана Кузакова, Ангарка (приток Анюя) — по имени юкагира Ангары и др., а на Индигирке получили свои названия — по именам юкагирских тойонов (старшин) — реки Уяндина, Галяндина и др. Особое значение имело для меня сообщение М. И. Белова о том, что в середине XVII в. был открыт новый южный путь с Индигирки на Колыму. По его утверждению, будто бы еще в 1648 г. назначенные на Колыму новые "начальные люди" — приказной сын боярский Василий Власьев и целовальник Кирилл Коткин — смогли пройти с Индигирки по новому южному пути. М. И. Белов писал: "Их путь, очевидно, лежал вверх по Индигирке, далее по ее притоку Бодярихе и реке Камчатке, истоки которой находятся вблизи реки Ожегиной, притока Колымы".

Однако при изучении архивных документов XVII в. выяснилось, что в 1648 г. указанный М. И. Беловым южный путь еще не был открыт. Власьев и Коткин попали на Колыму другим путем. Чукча Апа в своей челобитной сообщил иные сведения: "...шел на перемену на Колыму из Якуцкого острога Василий Власьев прикащик и меня, сироту твоего, на КРАЙ МОРЯ НА ТУНДРЕ ПОЙМАЛ". Это было при их переходе с Алазеи на среднюю Колыму. Путь же с реки Колымы и ее притока Ожегиной на Индигирку был открыт лишь в середине 1650-х годов. При этом выяснилось, что все упомянутые малые реки нового колымско-индигирского южного пути получили свои названия по именам русских землепроходцев середины XVII в.

Начнем с названия реки Ожогиной или Ожегиной. Большой знаток сибирских документов XVII в. этнограф Б. О. Долгих обнаружил записанное в 1648 г. в Якутске сообщение прибывших с Колымы целовальника Петра Новоселова и торгового человека Кирилла Ружникова: "...в прошлом де 154 (1646) году промышленных Ивана Игнатьева Ожегу с товарищи на Колыме вверху в зимовье побили до смерти... верхколымские юкагиры янгинцы Камун де с родом своим...". И Долгих пояснял: "В имени Камун нетрудно узнать Камундея, отца Лагура, главу Камундеева (Лагурскова) рода". И далее добавлял: "Есть основание предполагать, что именно этот род кочевал по Колыме, в районе р. Ожогиной". Все это не оставляет никаких сомнений, что река Ожогина или Ожегина получила свое название по имени живвшего на ней и там же убитого Ивана Игнатьева Ожеги, подобно тому, как на Камчатке, река Голыгина получила свое название по имени убитого на ней Ивана Осипова Голыгина.

Теперь о названии Падериха, которая по вине топографов XX в. превратились в "Бодяриху". По колымским книгам, сбора десятичной пошлины на Колыме, в те времена русских людей было наперечет, а поэтому можно твердо сказать, что название "Падериха" возникло в 50-х гг. XVII в. от прозвища промышленного человека Никиты Падеры (прозвище "Падера" было дано по названию реки Падеры, притока Северной Двины, откуда происходил Никита). Среди русских промышленных людей было немало лиц, пришедших в Восточную Сибирь с европейского Поморья, прозвища которых происходили от названий поморских рек, на которых они в прошлом жили. Вспомните, например, Ивана Пинегу, Пантелея Пянду, Важениных (от реки Ваги, притока Северной Двины), Вычужанины (от Вычегды) и т. д. Поэтому тоже нет никаких сомнений, что река Падера (Бодяриха) получила свое название от прозвища промышленного человека Никиты Падеры.

Что касается названия малой индигирской реки Камчатки, то оно явно произошло от прозвища колымского казака Ивана Иваного ...Камчатого!

В печати имя казака Ивана Камчатого было впервые упомянуто в сборнике документов 1952 г., составленного М. И. Беловым. В нем, в одном из документов 1653 г., его имя фигурировало в перечне участников морского похода Ивана Реброва. И, естественно, мне пришлось начать кропотливые изыскания в архивах с тем, чтобы уточнить биографию этого забытого казака.

И вот что удалось установить.

Еще в 40-х гг. XVII в. промышленный человек Иван Иванов явно по ткани его рубашки, которую он носил, получил прозвище "Камчатой". В 1649 г. он захотел стать казаком. Желание его было удовлетворено. 2 мая 1649 г. по распоряжению якутского воеводы Д. А. Франсбекова Иван Камчатой был "поверстан" (зачислен) в казаки "на убылое место" умершего на Оленке енисейского казака Федора Мартемьянова. Служил он некоторое время на Индигирке, а затем, в 1652 г. вместе со знаменитым землепроходцем Иваном Ребровым, отправился морем на Колыму. Около устья реки Алазеи коч Реброва встретился со сплошными льдами. Это заставило казаков высадиться на берег. Сам Иван Ребров, в октябре того же года, пошел на нартах вверх по Алазее, а затем через волок к Колымскому острожку. У моря же была оставлена группа казаков, в том числе и Иван Камчатой. Из Средне-Колымского зимовья Ребров послал в Якутск отписку о своем походе на Колыму с упоминанием "Ивашка Камчатого".

После зимовки в низовьях Алазеи Камчатой, летом 1653 г. попал в Средне-Колымское зимовье. В последующие три года Камчатой регулярно ходил на соболиный промысел. И с промысла он обычно возвращался не с пустыми руками. Об этом свидетельствуют колымские записные книги сбора десятинной пошлины: 4 июля 1654 г.: "У служилого человека, у Ивашки Камчатово, с его промыслу со штидесяти соболей десятой пошлины взято семь соболей с пупки и с хвосты". 9 июня 1655 г.: "У служилого человека, у Ивашки Иванова Камчатого, с его промыслу с семнатцати соболей десятой пошлины два соболя с пупки и с хвосты взято".

К сожалению, маршруты промысловых походов Камчатого не известны, но судя по тому, что он ходил в эти годы с промышленным человеком Никитой Падерой, можно полагать, что он тогда чаще всего посещал притоки верхней Колымы. Вероятно, именно тогда он впервые перешел с реки Ожегиной за волок на малую реку индигирской речной системы, которая позднее стала называться по его прозвищу речкой Камчаткой.

В 1656 г. Иван Камчатой на короткий срок ходил в Якутск, где изъявил желание вернуться на службу на реку Колыму. В якутских документах имеется отметка, что он вновь послан на Колыму "в 165 г.", г. е. в 1656-1657 гг.

Все эти архивные данные, с моей точки зрения, не оставляют ни малейшего сомнения в том, что название малой индигирской речки "Камчатка" произошло от прозвища Ивана Иванова Камчатого. И, естественно, встал вопрос какая же связь существует между СОВЕРШЕННО ОДИНАКОВЫМИ НАЗВАНИЯМИ ДВУХ РЕК — малой в водной системе Индигирки и большой на южном полуострове? Что это — случайное совпадение или на южном полуострове использовали уже ранее возникшую языковую модель применительно к другому гидрониму? Нам известно: по фамилии И. И. Ожеги было названо два гидронима: на Индигирке — озеро, а на Колыме — ее приток. Уж не могла ли и полуостровная большая река получить свое название по прозвищу того же Ивана Камчатого? Первоначально такое предположение кажется чисто фантастическим. Но не будем спешить с выводами. Нам на помощь пришли новые архивные находки.

2. ПОХОД ИВАНА КАМЧАТОГО НА ГИЖИГУ И КАМЧАТКУ

Прежде всего выяснилось, что вскоре после своего возвращения из Якутска, Камчатой уже в 1657 г. вместе со своим начальником Федором Алексеевым Чюкичевым, был с Колымы послан на находящуюся вблизи южного полуострова реку "Чендон" (верхнюю часть реки Гижиги). В московском, бывшем Центральном (а ныне Российском), архиве древних актов удалось обнаружить две ясачные книги "с новой с Чендона и Омолона рек збору якутцкого острогу служилых людей Федора Чюкичева да Ивашка Камчатова". В том же архиве удалось также найти и описание пути, по которому колымские казаки ходили с Колымы на Чендон: "...а ходу до Чондона реки от ковымского Нижнего зимовья на судах по Омолоне реке вверх восемь недель до Пенжинского хребта, и по хребты итти на нартах до Пенжины реки две недели, да по Пенжине реке итти на нартах до Чендонсково хребта десять дней, а по хребты итти на нартах до Чендонсково зимовья восемь дней, а по тем рекам живут многие неясачные коряки и с них емлют аманаты отцов и братьев и детей и они тех аманатов отступаютца, ясаку под них не платят...".

Еще в пути к Чюкичеву и Камчатому присоединилась небольшая группа других казаков. Произошло это так.

В 1657 г. морем на восток шел казак Петр Афанасьев с наказом сменить на Анадыре Семена Дежнева. На Яне он вдруг объявил, что намерен идти "на новую реку на Чондон для прииску и приводу под... высокую руку неясашных людей". К нему сразу же примкнули все казаки, которым хотелось попасть "на новую запольную реку Чендон". Среди них были Иван Хворой, Макей Игнатьев и Нехорошко Перфирьев. Но сам Петр Афанасьев не решился нарушить данный ему якутским воеводой наказ идти на Анадырь. И с нижней Колымы он повернул на Анюй с тем, чтобы оттуда перейти волок на верхний Анадырь. Именно тогда от него откололась группа казаков, которые пожелали пройти на Чендон. Эта группа дошла до Колымских крестов и здесь присоединилась к Федору Чюкичеву и Ивану Камчатому. Вскоре они основали свое зимовье на Омолоне ("Блудной") и оттуда пошли на Пенжину, Парень и верхнюю Гижигу ("Чендон").

Так возникло новое русское зимовье в непосредственной близости от полуострова Камчатка.

Естественно, обитатели Чендонского зимовья не сидели на одном месте и начали поиск "новых землиц" и "неясачных народов". В связи с этим для нас особенно интересно то, что они ходили к ДВУМ морям: сперва — к Охотскому, а позже — ко второму, где имелся "рыбий зуб" (моржовая кость), т. e. явно к Берингову морю.

Если мы вспомним, что еще М. В. Стадухин, проплыв от устья Пенжины до устья Охоты, указывал, что на Охотском море "кости рыбья зуба нет", то станет очевидным, что казаки с Чендонского зимовья действительно прошли через Парень в низовья Пенжины и оттуда — к северной части полуострова Камчатка и там по традиционному пути с реки Лесной перешли на Карагу и далее на берег Берингова моря.

Исследователи не раз указывали, что в прошлом моржи бывали у восточного берега Камчатки. Карл Дитмар утверждал, в прошлом моржи встречались "севернее мыса Кроноцкого". Зоолог П. Г. Никулин отмечал появление моржей севернее мыса Шипунского в бухте и на острове Моржовом. С. П. Крашенинников писал: "Моржей около Камчатки; видают редко и то в местах далее к северу лежащих". Явно о каких-то из таких мест и стало известно Ивану Камчатому.

Осенью 1659 г. Иван Камчатой и его начальник Федор Алексеев Чюкичев вернулись на Колыму, и уже в 1660 г. туманные сведения о южном походе Камчатого дошли до Якутска, где и было решено вызвать Ивана и его спутников на Лену для их личного опроса. Но тогда же колымский приказной, сын боярс кий Иван Ерастов, послал Федора Чюкичева и Ивана Камчатого в новый поход на Чендон. В РГАДА удалось найти еще одну челобитную Чюкичева, в которой говорилось: " ...в нынешнем же во 152 (1660) году поднимался яз, Федька, на государеву службу на Омолон реку с служилыми людьми на усть Баранихи с Ивашком Камчатым, с Мокейком Игнатьевым, да с охочьими с промышленными людьми одиннадцатью человеки для государева ясачного соболиного збору и для прииску и приводу вновь под государеву руку неясачных закаменных иноземцев".

Летом 1660 г. Чюкичева и его товарищей видели на реке Пенжине. В 1661 г. они должны были вернуться на Колыму, но куда-то исчезли. Обеспокоенный колымский приказной Второй Катаев осенью 1661 г. сообщил в Якутск: "...Блудной реки (Омолону) он, Федька, ныне в 169 (1661)-м году летом не выплыл и казны государеву он не выслал, вести не ведомо — жив, не ведомо мертв. — И добавлял: "Я приеду в Верхнее ясачное зимовье и я пошлю ясачных юкагиров про него проведать: жив ли или мертв".

Верхнеколымские юкагиры ходили на оленях к зимовью Чюкичева на Омолон — "Блудную" и, вернувшись, сообщили: "Были де на верх Блудной реки у ясашного зимовья, где были служилые люди Федька Чюкичев с товарищи, и те де служилые люди, убиты все, зимовье стоит пусто, а тела мертвые лежат на улице, а людей никаких оне не видели, не ведают, которые люди и их убили...". Лишь позже узнали, что их убили юкагиры, которые после совершения преступления бежали на юг в сторону Камчатки. Именно поэтому глухие слухи об этих событиях стали известны камчатским корякам и ительменам.

В одной из окладных книг Якутска мне удалось обнаружить такую запись: "Ивашко Камчатой, в прошлом в 165 (1656—1657) году послан великого государя на службу для ясачного збору на Ковыму реку и в прошлом 170 (с 1 сентября до 31 августа 1662) году по отписке сына боярского Второва Катаева тот Ивашко на Блудной реке "убит". Там же были аналогичные записи и о других погибших товарищах Ивана Камчатого.

К сожалению, пока не удалось найти каких-либо документов о пребывании Ивана Камчатого на самой реке Камчатке. Но за это говорит анализ сообщений камчатских ительменов о загадочном "славном воине Коншате".

3. ЛЕГЕНДА О "КОНШАТЕ" В СВЕТЕ ИСТОРИЧЕСКИХ ДАННЫХ

Вспомним еще раз, что в 1737 г. писал Г. Ф. Миллер: "О происхождении звания Камчатка некоторые хотя и объявляют, будто бы во время российского овладения сей земли между камчадалами некоторой знатный человек именем Кончат, но на то подлинного подтверждения не имеется...".

Еще более категорически заявлял об этом же Г. В. Стеллер, который провел на Камчатке несколько лет: "Имя Коншата — имя, жившего на этой реке в прежние времена, одного очень уважаемого знаменитого человека". Стеллер же пояснял: "Название Камчатка в этой стране после ее завоевания присвоено, потому что от языческих народов с помощью знаков было узнано, что река называется Камчаткой, и поэтому русские назвали также и всех живущих на ней камчадалами". Это высказывание заслуживает особого внимания, потому что Стеллер был очень хорошим ответственным исследователем.

Мнение Г. В. Стеллера повторялось и в некоторых более поздних книгах. В известном словаре А. М. Щекатова 1804 г. сказано: "...полуостров... назван Камчаткою по реке Камчатке, находящейся в западной стороне, а она получила название свое, конечно, от прозвища храброго ительмена Кончата, жившего на" оной, но на то подлинного подтверждения не имеется...".

Однако против этого утверждения решительно возражал С. П. Крашенинников, который писал: "...имя Хончата камчадалам не ведомо... а хотя бы того имени и был у них человек, то река не могла прозваться его именем ибо камчадалы именем людей ни рек, ни озер, ни гор, ни островов именем людей не называют...".

Это очень важное наблюдение С. П. Крашенинникова, достойное особого внимания.

Да, это так. Но если все-таки по уверениям ительменов их главная река, которую они сами называли "Уйкоаль" ("большая река") и имела второе название по имени "славного война Кончата", то такое имя МОГЛИ ДАТЬ ТОЛЬКО РУССКИЕ, ВЕДЬ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО, НА КАМЧАТКЕ ИМЕЕТСЯ МНОГО РУССКИХ НАЗВАНИЙ РЕК, ДАННЫХ ПО ИМЕНАМ ЛЮДЕЙ. Вспомним: река Голыгина была названа русскими по убитому здесь Ивану Осипову Голыгину, река Козыревская — по имени Петра Козыревского, отца первооткрывателя Курил Ивана Козыревского. По имени айна Паратуна река, на которой он жил, была названа русскими Паратункой. Река Колпакова в прошлом называлась Компаковой, по имени жившего на ней ительмена Компака. Река Облуковина (в прошлом — Оглукомина) получила от русских название по имени ительмена Оглукомы, Карамчина — от ительмена Карамчи, Щапина — от ительмена Щапы, Налачева — от имени Налача и так далее. Поэтому река Камчатка на полуострове действительно была названа несомненно русскими по прозвищу Ивана Иванова Камчатого и это же говорит о том, что этот "славный воин", "знатный", т. е. известный человек, смог сам побывать на этой реке. И для нас очень важно напомнить, что Г. Ф. Миллер утверждал, что это название появилось "ВО ВРЕМЯ ОВЛАДЕНИЯ" РУССКИМИ КАМЧАТКОЙ. Но Миллер относил это "овладение" к 90-м гг. XV11 в., тогда как здесь подразумевалось первое появление Ивана Камчатого в 1658—1660 гг. И это говорит за то, что казак ("славный воин") Иван Камчатой скорее всего действительно смог в эти годы побывать на реке Камчатке. Ительмены, не знавшие русских падежных окончаний, легко могли казака Камчатого назвать "Кончатом". Все это объясняет, каким образом главная река ительменов смогла по прозвищу русского казака получить название "Камчатка", которое тридцать лет спустя стало и названием великого полуострова.

4. КТО МОГ НАЗВАТЬ "КАМЧАТКОЙ" РЕКУ НА ПОЛУОСТРОВЕ?

Филолог Н. А. Бондарева утверждала, что якобы по моему мнению название реки Камчатки будто дал сам Иван Камчатой. Конечно, это не так. В XVII в. никто из первооткрывателей того или иного географического объекта сам свое имя тогда еще не присваивал. Названия возникали самопроизвольно и обязательно давались другими лицами, которые либо связывали его с первооткрывателями данного объекта, либо в связи с каким-то событием, которое произошло с тем или иным лицом, либо по имени какого-нибудь аборигена, жившего на данной реке. Естественно возник вопрос, кто же первым из русских мог назвать реку Камчатку по прозвищу Камчатого. Очевидно, что так поступить мог только тот человек, который слышал рассказ Ивана Камчатого о его необыкновенном путешествии. Поэтому пришлось заняться поиском архивных данных и о тех лицах, которые в те годы встречались с Иваном Камчатым.

Для нас особый интерес представляют уже упомянутые нами беглый колымский казак Леонтий Федотов сын и промышленный человек Сава Анисимов Сероглаз (он же - Шароглаз), которые у русских пользовались недоброй славой. Так, в одном из архивных документов указывалось, что на рубеже 1650-х—1660-х годов Шароглаз "на Пенжине с Леонтием с Федотовым был и те... реки от нево запустели" Позже они перешли в северную часть западного берега полуострова Камчатка и там поселились в устье реки Лесной — "Воемля". Здесь они контролировали переход через самую узкую часть полуострова Камчатка. Это было то самое место, о котором С. П. Крашенинников писал: "...река Уемлян... от казаков Лесною называется. Сия река, вершинами сошлась с рекою Карагою... чего ради по ней и дорога есть на Восточное море...". И еще: "для того, что в тех местах земля узка, что по достоверным известиям с высоких гор в ясную погоду на обе стороны море видно...". Именно к этому месту и относилось сообщение росписи чертежа Сибири 1673 г.: "А через тот камень ходу день, и как на него человек взойдет и он оба моря видит — Ленское и Амурское...". И не случайно на "Чертеже земли Якутцкого города" тобольского картографа С. У. Ремезова в его "Чертежной книге Сибири 1701 г. "южнее реки Пенжины имеется надпись: "30. Р(ека) Воемля. Тут Федотовско зимовье бывало". Именно тут Леонтий Федотов и Сава Шароглаз и встречались с ходившим на Камчатку Иваном Камчатым.

Позже — в 1660 г. С. А. Шароглаз ушел на Анадырскую моржовую коргу, где приказной Курбат Иванов пытался отправить Шароглаза с отписками и добычей в Якутск. Именно тогда Шароглаз заявил Курбату Иванову, что он как промышленный человек не желает подчиняться анадырскому приказному и волен уйти на промысел на любые "сторонние" реки.

Вполне возможно, что беглый колымский казак Леонтий Федотов, который боялся ареста на Анадыре, предпочел с реки Лесной-Воемли переселиться в более богатые места. Поэтому, получив от Ивана Камчатого сведения о богатой южной реке, он мог сам переселиться на нее. Вспомните сообщение И. Козыревского о реке "Федотовщине" (она же — Никул). Козыревский связывал появление этого названия с легендарным "Федотовым сыном", то-есть, скорее всего, с беглым Леонтием Федотовым. Так ли это было на самом деле или нет — пока безоговорочно сказать нельзя. Возможно, казаки начала XVIII в., обнаружив на Никуле развалины русского зимовья XVII в. и зная легенду появления на Камчатке "Федотова сына", могли принять их за его зимовье. Поэтому этот вопрос еще должен быть тщательно изучен. Но одно очевидно: Федотов и Шароглаз, встречавшиеся с Иваном Камчатым и знавшие, что индигирская Камчатка была названа по прозвищу Камчатого, могли первыми назвать большую реку в центре полуострова — "Камчаткой". Этому могло способствовать и то, что подлинное ительменское название реки "Уйкоаль" сложновато для русского уха. Название "Камчатка" куда проще.

Была вблизи полуострова Камчатка еще одна группа русских, встречавшаяся с Иваном Ивановым Камчатом, — это красноярский казак "Пронька" (Прокопий?) Федоров Травин (или Травник), торговый человек Алексей Яковлев Усолец и их спутники. Они были отправлены с Колымы на Пенжину еще в 1658 г. Им даже была дана особая наказная память, в которой так был определен маршрут: "...вверх по Омолону реке, а с Омолону реки на новую Пенжину для твоего государева ясашного збору и для ради прииску и приводу вновь, чтобы подвести пот твою государеву высокую руку немирных и неясашных иноземцев юкагиры и коряков, а с тех иноземцев возьмет впредь на 168 (1659—1660) год ясак сорок соболей". Сами участники этого забытого похода поясняли: "А поднимались мы, холопи твои и сироты, собой двадцать человек, а с нами ружья, пищали, порох и свинцу — все свое, а как, государь, Бог подаст и твоим государевым счастьем как атамана на той реке поймаем и тебе, государь, будет большая прибыль". С этой группой Иван Камчатой встречался дважды на Пенжине в 1659—1661 гг. Поэтому и эти пенжинские поселенцы могли знать о камчатском походе Ивана Камчатого с реки Чендона-Гижиги.

Достойна внимания еще одна любопытная деталь на карте Н. К. Витсена "1687" (1690) года. В верхней части изображение реки Дамаст (голландская калька русского слова " камчатка") стоит вторая надпись: "Reca Tsudona sive Damaste FI.), т. е. "Река Чендон или Дамаст река". Невольно возникает мысль: уж не появилась ли эта надпись потому, что на реке Чендон (Гижиге) одно время жил Камчатой?

Еще более любопытна другая подробность. Когда голландский картограф Карл Аллард опубликовал вновь карту Витсена, то с согласия последнего он у устья реки Дамаст изобразил остров с надписью "Damaste I.", в котором нетрудно узнать "Остров Камчатой", появившийся на некоторых географических чертежах С. У. Ремезова".

На этой же карте Витсена в Охотском море изображен остров "Stolpka Memcoy". Нетрудно понять, что это название отражает русское название "Столп каменной", а оно явно заимствовано из чертежа Сибири 1673 г., в росписи которого говорится: "...а против устья Камчатки реки вышол из моря столп каменной, высок без меры, а на нем никто не бывал". В литературе существует три различных истолкований этой фра¬зы. Л. С. Берг полагал, что здесь подразумевается мыс Столбовой у устья реки Камчатки. Географ А. Л. Биркенгоф считал, что здесь шла речь о вулкане Ключевская сопка, на вершине которой никогда не бывали аборигены. Но более вероятно здесь имелся ввиду остров Алаид (с 1954 г. — Атласова), который действительно "вышел из моря" в виде "столпа каменного" необычайной высоты — 2330 метров. До землетрясения 1778 г. он был еще выше. Тогда его верхушка обрушилась. На общем чертеже Сибири 1673 г. он был изображен расположенным напротив устья реки Камчатки. Поэтому весьма вероятно, что русские сами видели этот "столп каменной" еще в 1660-х годах. Скорее всего, эти сведения исходили от тех русских, которые ходили к полуострову Камчатка в 1658— 1661 гг., так как на общем чертеже Сибири 1673 г. путь с Колымы в сторону реки Камчатки дан по реке "Блудной", а по такому пути ходили только Ф. А. Чюкичев с Иваном Камчатом и "Пронька" Травник с Алексеем Усольцем.

Таковы наши предположения о том, кто же первым стал называть ительменскую реку Уйкоаль — "Камчаткой".