В чужой земле, холодной и сырой
Им упокой судьба определила.
Над морем, под заснеженной горой
Простым крестом отмечена могила.
Их больше нет. Не наша в том вина.
Скорбит душа, глаза туманит влага.
Но вся их кровь Отчизне отдана –
Таков наш долг, во имя чести флага.
2
Став на стезю, что славою манит,
Не знаем, что нас ждёт за поворотом.
Но кто погиб, не должен быть забыт,
Навеки слава храбрым патриотам.
Красив был их последний день и час,
Их окрыляла гордая отвага.
Вот образец для каждого из нас –
Идти под пули ради чести флага.
3
В холодный день, ни солнце, ни туман,
Нас берег встретил пушечным ударом.
Но сердце смельчака, не чуя ран,
При звуке пушек вспыхивает жаром.
Кипело море, дыбилась земля,
Латала течь британская «Вираго»…
Бежала кровь по доскам корабля –
Таков наш долг, во имя чести флага.
4
Орудия вели тяжёлый спор,
Когда, сойдя на берег полудикий,
Вы поднялись на русский крутогор,
И первыми – герои с «Эвридики».
И вот в бою позиция взята,
И пушки сброшены на дно оврага.
Коль ваша кровь на землю пролита,
Она – за Родину, во имя чести флага.
5
Был Петропавловск крепче крепких скал.
Борта трещали и валились реи.
Был смертоносен наш ответный шквал,
Но часовой ходил по батарее.
Авача эхом вторила пальбе,
Но гордый русский не сбивался с шага.
Презрев опасность, ввериться судьбе –
Вот высший долг, во имя чести флага.
6
Их больше нет. Так решено судьбой.
Герои полегли на поле брани.
Но вспомните, как вы стремились в бой
Тем утром, когда шли за орденами.
Добыть победу, славу заслужить,
Красиво умереть стране во благо.
И в нашей памяти остались жить
Те, кто погибли ради чести флага.
Антуан-Луи де Джиаффери - коммисар с корвета "Эвридика"
Стихи написаны на французском корвете «L’Eurydice» («Эвридика») и вручены его капитану де ла Грандьеру.
Они посвящены памяти жертв безуспешной и кровопролитной атаки Петропавловска союзной эскадрой англичан и французов в августе-сентябре 1854 года. Критическим эпизодом сражения стал десант союзников 24 августа/4 сентября, закончившийся отступлением с большими жертвами. Трупы, собранные на Никольской горе, русские похоронили в городе; тела тех, кого союзники смогли забрали на корабли, были погребены в бухте Тарьинской. Именно эта могила упоминается в 1-м куплете.
Стихотворный размер чуть изменён – в оригинале все строки одной длины, как в песне «Крутится, вертится шар голубой». Но каждое восьмистишие сводится к рефрену – «пюр л’оннер дю драпо» – «ради чести флага». Это понятно: у моряка родина в сердце, а флаг – на корабле. Честь флага дороже смерти десятков людей на чужом берегу. Я сохранил сочетание «честь флага», и размер стал другим.
Поэт употребляет местоимения «они, вы, мы». Смысл их немного разный «Они» – это погибшие французы. «Вы» – это все те, кто участвовал в бою, в том числе, кто не погиб и слушал эти стихи. «Мы» – все военные моряки, долг у всех один, но приказы разные.Сам автор стихов в перестрелках и высадках на берег не участвовал, поскольку должность на корабле имел чиновничью (казначей на корвете «Эвридика»).
2-3 куплет. Речь идёт о сражении 20/31 августа. Английский пароход «Вираго», получивший серьёзную пробоину под ватерлинией, в оригинале не упомянут, а в переводе понадобился для рифмы. Корвет «Эвридика» в перестрелке этого дня не участвовал, повреждения и потери понёс флагманский фрегат «Ла Форт».
4 куплет.
Речь идёт десанте на Красный Яр – (в стихах – «ce plateau»). Превосходящими силами была занята батарея мичмана Попова, который разумно заклепал пушки, забрал порох и увёл орудийную прислугу, не потеряв ни одного человека. Десантники развили над батареей французский флаг, порубили тали и станки, сбросили пушки (числом три) и получили сигнал к возвращению на корабли, в виду приближающегося русского отряда из города. Десант выполнил задачу-минимум, заставил замолчать батарею, контролировавшую фарватер входа в городскую губу.
5 куплет.
Поэт обращается к послеполуденным событиям того же 20/31 августа – говорит о соперничестве ужасающей мощи французского оружия с гордым часовым (le fier sentry). Что за «часовой»?
«Во время перестрелки нас восхищало хладнокровие русского часового, который видел, как падают вокруг наши снаряды, но невозмутимо продолжал вышагивать». (Эд. дю Айи)
«Показателем стойкости русских был часовой, которого не согнали с места наши ядра: он невозмутимо вышагивал на своем посту, а ядра вонзались вокруг; надеюсь, ему посчастливилось уцелеть». (The Illustrated London News, 16 декабря 1854.)
«Рассказывают анекдот о русском часовом, как примере поразительной храбрости. По нем сделали шестьдесят ружейных выстрелов, но ничто не могло победить его стойкости: он продолжал ходить по стенке форта, где был поставлен, не обращая внимания на происходящее. Он уцелел, чего и вполне заслуживал, несмотря на то, что был русский». («Морской сборник», 1854 г., № 12 , со ссылкой на газету Herald.)
Некоторые русские пересказчики полагают, что речь идёт действительно о часовом, оставленном на разбитой и засыпанной щебнем батарее № 1 (на Сигнальном мысу). Но зачем бы супостатам лупить из пушек по одному человеку? Нет, из текста дю Айи очевидно, что речь идёт о батарее № 2, на косе. А расхаживал по ней командир, лейтенант, князь Дмитрий Максутов.
Авача, возвращавшая эхо выстрелов – автор не уточняет, имел ли он в виду берега Авачинской бухты либо вулкан того же имени. Впрочем, супостаты чаще называли «Авачей» Корякский вулкан, который с бухты смотрится очень представительно.
Подвиг коммисара де Джиаффери
Некрупный орёл
callmycow
November 13th, 23:10
Антуан-Луи де Джиаффери - коммисар с корвета "Эвридика", который написал стихотворный реквием "Офицерам и матросам, погибшим в Петропавловске". Корабельный коммисар является гражданским чином морского ведомства и отвечает на корабле за АХЧ, поэтому у пушки он не стоял и в десант со штуцером не ходил (не должен был, во всяком случае); российские коммисары в бою помогали докторам.
Но в стихах автор себя ставит в один ряд со всеми военными моряками, готовыми отдать жизнь за честь флага. Моральное право для такой позиции 32-летний чиновник имел, как рыцарь ордена Почётного Легиона.
За что гражданский чин получил орден?
Предупреждаю, что никакого отношения к камчатской истории это не имеет. Просто захотелось докопаться.
В его досье в канцелярии Ордена есть автобиография, но там Джиаффери обходится скромным намёком:
"После случая со спасением на Антилах, о чём сообщалось в "Annales Maritimes" и за что меня представили к награде, министр военно-морского флота, герцог Монтебелло, решил, что я заслужил крест Почетного Легиона, и 19 декабря 1847 г. я был посвящён в рыцари. Мне было 24 года".
(По моим подсчётам, герою было всё же 25 лет, но неважно.)
Упомянутая статья в "Морских анналах" нашлась не сразу. Я знал, что речь должна идти о кораблекрушении. Нашёл, наконец, указание, что в марте 1847 года коммисара 2-го класса де Джиаффери перевели с парохода-авизо "le Castor" на шхуну "la Gazelle". Оба судна служили на Антильской станции, на Мартинике, но ни то, ни другое в крушениях замечены не были. Однако поиск имени Джиаффери в сочетании с "Газелью" вывел на искомую статью.
Крушение потерпело судно загадочной масти - pirogue de ronde. Меня проконсультировал, спасибо, Алену Ле Саж, он с Мартиники, он растолковал, что пирога - не индейская лодка, а так на Мартинике называлось маленькое судно для патрулирования береговой линии. (De ronde - объездная.)
Крушение пироги Corsoise, 29 апреля, 1847, у Мартиники. - Смерть господина Террада, капитана морской пехоты. – Самоотверженность господина Джиаффери, морского коммисара.
Лодка «Корсуаз», принадлежащая береговой полиции, Мартиники, утонула утром 29 апреля 1847 года на рифах, в проливе островка Сент-Мари в районе Трините. Вот подробности, которые поведали выжившие в несчастье.
Форт-Ройяль, Мартиника, 6 мая, 1847 г.
Выйдя из Трините 20 апреля, в половине седьмого утра, патрульная лодка «Корсуаз» (la pirogue de ronde la Corsoise), под командой вольнонаёмного Жозефа и имеющая четырёх гребцов, трое из которых были солдаты, а четвёртый некто Феври (Févri), везла в Сент-Мари г-на капитана Террада (Terrade), намеревавшегося посетить посты наблюдения на этом участке побережья. С капитаном Терадом был г-н де Джиаффери, комиссар 2-го класса с государственной шхуны «Газель» (la Gazelle). Несчастье произошло, когда лодка проходила опасные рифы в проливе перед городком Сент-Мари.
«Корсуаз», вынесенная парусами на рифы, была потоплена двумя валами, перекатившимися через неё один за другим. Капитан Террад, не умевший плавать и одетый в глухо застёгнутый мундир, был втащен на остов лодки г-ном де Джиаффери с помощью Феври и солдата Руйона. Мгновение спустя, несмотря на усилия спасителей, новые валы смыли с пироги самих Феври и Руйона. И тогда г-н де Джиаффери проявил мужество и самообладание выше всяких похвал. Этот молодой человек, оставшись один, забыв, что сам является отцом семейства, не пожелал бросить компаньона. Бросив, рискуя жизнью, мачту, за которую держался, он сумел, дважды нырнув, ещё раз выловить со дна капитана Террада; он подтащил офицера к мачте и, возможно, спас бы его, но волны снова пришли за своей жертвой.
Лишённый сил, г-н де Джиаффери ничего не мог сделать больше; он едва был в состоянии сам держаться за мачту лодки. В этой трудной ситуации, под угрозой утонуть в любой момент, все его мысли были о товарищах по несчастью, и можно сказать, что именно его поддержке, мы должны приписать спасение Феври и Руйона.
С берега Сент-Мари видели гибель «Корсуаз»; тут же две лодки были спущены на воду, чтобы спасти потерпевших кораблекрушение. Первая, добравшаяся до места катастрофы, забрала Феври, трёх солдат-гребцов и г-на де Джиаффери; командовал ей Сюлли Жан-Бар (Sully Jean-Bart), членов экипажа звали Пти, Луи, Бобран, Жюль Дюпрос, Эжен Дестин, Дельсен и Квантен (Petit, Louis, Beaubrun, Jules Dupros, Eugène Destine, Delsin et Quantin). Состояние г-на де Джиаффери требовало срочной помощи, которую оказал ему священник Сент-Мари. Второй лодкой командовал господин Орас (Horace), в ней сидели Реми Маглуар, Жилё, Руффен-Гийом (Rémy Magloire, Gileau, Ruffin-Guillaume), два солдата и капрал из островного поста – они спасли Жозефа. Чтобы достать тело капитана Террада, эта лодка остановилась на опасном месте, а гг. Орас и Жилё нырнули обследовать дно. Многократные погружения не увенчались успехом, лодка вернулась на берег, буксируя потерпевшее крушение судно. Но командир первой лодки, Сюлли Жан-Бар, высадив спасённых, снова вернулся в море, и после долгих поисков в проливе среди рифов, г-ну Жюлю Дюпросу удалось обнаружить капитана Тетрада, которого следом подняли со дна гг. Сюлли Жан-Бар, Эжен Дестин и Огюст Сент-Роз. Но капитан был мёртв".
Антуан-Луи де Джиаффери прослужил морским чиновником 39 лет, годы проводил в морях, от тропических до полярных, участвовал в боевых действиях. Но наград больше не удостоился. То есть, адмирал-губернатор Кочина (Индокитая), очень ценивший своего верного помощника, представил его к следующей степени Почётного Легиона, к офицерской, но орденов в тот год недодали, а тут старому коммисару вышел срок идти на пенсию, Вместо ордена он отправился на гражданку только с государственной грамотой об удовлетворении его службой. Досье из архива ордена и состоит из характеристик, подсчётов выслуги и ходатайств о награждении обещаным орденом. Но тщетных. Им там виднее, кто чего достоин. В 1894 году де Джиаффери умер.
А нам оставил стихи. текст и перевод: Павел Калмыков
Уж сотый день врезаются гранаты
В Малахов окровавленный курган,
И рыжие британские солдаты
Идут на штурм под хриплый барабан.
А крепость Петропавловск-на-Камчатке
Погружена в привычный мирный сон.
Хромой поручик, натянув перчатки,
С утра обходит местный гарнизон.
Седой солдат, откозыряв неловко,
Трет рукавом ленивые глаза,
И возле пушек бродит на веревке
Худая гарнизонная коза.
Ни писем, ни вестей. Как ни проси их,
Они забыли там, за семь морей,
Что здесь, на самом кончике России,
Живет поручик с ротой егерей...
Поручик, долго щурясь против света,
Смотрел на юг, на море, где вдали -
Неужто нынче будет эстафета?-
Маячили в тумане корабли.
Он взял трубу. По зыби, то зеленой,
То белой от волнения, сюда,
Построившись кильватерной колонной,
Шли к берегу британские суда.
Зачем пришли они из Альбиона?
Что нужно им? Донесся дальний гром,
И волны у подножья бастиона
Вскипели, обожженные ядром.
Полдня они палили наудачу,
Грозя весь город обратить в костер.
Держа в кармане требованье сдачи,
На бастион взошел парламентер.
Поручик, в хромоте своей увидя
Опасность для достоинства страны,
Надменно принимал британца, сидя
На лавочке у крепостной стены.
Что защищать? Заржавленные пушки,
Две улицы то в лужах, то в пыли,
Косые гарнизонные избушки,
Клочок не нужной никому земли?
Но все-таки ведь что-то есть такое,
Что жаль отдать британцу с корабля?
Он горсточку земли растер рукою:
Забытая, а все-таки земля.
Дырявые, обветренные флаги
Над крышами шумят среди ветвей...
«Нет, я не подпишу твоей бумаги,
Так и скажи Виктории своей!»
. . .
Уже давно британцев оттеснили,
На крышах залатали все листы,
Уже давно всех мертвых схоронили,
Поставили сосновые кресты,
Когда санкт-петербургские курьеры
Вдруг привезли, на год застряв в пути,
Приказ принять решительные меры
И гарнизон к присяге привести.
Для боевого действия к отряду
Был прислан в крепость новый капитан,
А старому поручику в награду
Был полный отпуск с пенсиею дан!
Он все ходил по крепости, бедняга,
Все медлил лезть на сходни корабля.
Холодная казенная бумага,
Нелепая любимая земля...
1939
"Поручик"
Константин Симонов. Всемирная библиотека поэзии. Ростов-на-Дону, "Феникс", 1998.
.png)
Комментариев нет:
Отправить комментарий