пережитки прошлого

Пережитком прошлого культурный памятник, артефакт, обычай или тради­ция могут стать в удивительно короткое время. Для этого не потребуется сто­летий. После перехода России от социализма к капитализму в начале 1990-х гг. в разряд пережитков мгновенно перешла вся символика старого строя: красные галстуки и пионерские салюты, бюсты вождя революции, произведения клас­сиков марксизма-ленинизма, вымпелы победителей социалистического сорев­нования, бархатные знамена с большим портретом Ленина. С пережитками началась борьба — их сносили, искореняли, жгли, переименовывали, перекра­шивали, снимали. Похожая культурная кампания прокатилась по стране на 80 лет раньше, когда после Октябрьской революции, ознаменовавшей переход России от капитализма к социализму, начали бороться с пережитками буржу­азного строя, в том числе монастырями, церквями, художественными произ­ведениями, библиотеками и даже сочинениями А.С. Пушкина.

Собачьи упряжки — традиционный вид народного транспорта на Кам­чатке. При раскопках древней стоянки в долине реки Камчатки, на берегу Ушковского озера, археологами было обнаружено захоронение собаки, сде­ланное примерно 12 тыс. лет назад. Более древних погребений собак в мире не существует. Выходит, что камчатская собака одной из первых была одо­машнена человеком. Вначале она помогала людям на охоте, затем ее при­учили волоком перетаскивать грузы, а 1,5—2 тыс. лет назад запрягли в сани. Именно в культурных слоях этого времени ученые находят остатки костя­ных полозьев и другие части нарт. В XVII—XVIII вв. ездовые собаки очень ценились. Стоимость хорошей упряжки была высока и сопоставима с годо­вым жалованьем казака, а порой превышала ее, доходя до 60 руб. за четырех собак. Интересно, что и через 200 лет после Крашенинникова цена упряж­ной собаки оставалась очень велика: стоимость одной рабочей собаки варь­ировалась от 50 до 150 руб.6

Без собачьих упряжек жизнь на Камчатке казалась немыслимой, как сей­час нельзя представить себе города без общественного транспорта. Имелась даже определенная такса за пассажирский проезд на нартах — 6 коп. с вер­сты. А наиболее обеспеченные люди путешествовали с комфортом: в закры­тых возках с коврами и печкой, в такой возок впрягалось несколько десят­ков ездовых псов. Ездовая собака прочно вошла в быт, религию, предания аборигенов Камчатки. Ительменские мифы рассказывают, что, когда бог Кутх ездил на собаках, образовывались горы и долины.

Несмотря на постоянный вывоз, собак на полуострове, даже в середине XX в., оставалось еще довольно много —около 50 тыс. Но в конце 1960-х гг. ез­довой собаке была объявлена война. Местные власти объявили, что упряжки — пережиток прошлого, который нужно искоренять. Всевозможными указами и постановлениями запрещалось держать собак в поселках, заготавливать для них нужное количество рыбы. В течение нескольких лет в камчатских поселках были уничтожены самые хорошие нартовые псы. Собачий мех был признан ценным, и в сельских пошивочных цехах началось изготовление шуб, шапок, унтов изшкур собак. Количество ездовых собак на Камчатке стремительно сокращалось. Порода, которую жители полуострова сохраняли и использовали в течение тысячелетий, была поставлена на грань исчезновения. Администрация прикры­валась вполне благовидными лозунгами: профилактика возможных инфекци­онных заболеваний, борьба за чистоту и тишину в поселках, экономия продук­тов питания. Собак начали истреблять. В северных поселках отстрел вели вар­варски. Убивали псов не только по ночам, но часто и среди дня, на глазах у детей. Кровь на снегу, ободранные собачьи туши, умирающие в подворотнях раненые собаки. Поощрялась даже не сдача шкуры, а сам факт убийства — в коммунхоз достаточно было принести уши и голову собаки, чтобы получить «заработан­ные» 8 руб., а шкура оставалась стрелку. Ее можно было продать за бутылку вод­ки или за 15 руб., как повезет. И люби­тели собачьей охоты не гнушались сни­мать собак с цепей, сбивать замки с са­раев, куда коряки прятали псов. Хотя ездовых убивали, на поселковых помой­ках псов меньше не становилось. Все очень просто — кому же продашь шкуру облезлой бродячей шавки? И по улицам сел свободно бегали злобные и уродли­вые от намешанных в них кровей бес­призорные собаки.

А в 1990 г. заговорили о возвращении северных традиций. Тогда же по иници­ативе журнала «Северные просторы» и российского Фонда народов Севера, Сибири и Дальнего Востока была организована гонка на 250 км «Берингия» между селами Эссо и Мильково. 9 каюров из Караги, Оссоры и Эссо, 76 со­бак. Журналисты радостно объявили о возвращении национальных традиций и возрождении породы камчатской ездовой собаки. Но именно эта первая гонка показала, насколько много утрат понесла Камчатка и в традициях упряжного собаководства, и в генофонде камчатских собак. Эксперт-кино­лог Борис Широкий, осматривающий собак, прибывших на гонку, с горечью констатировал, что из 76 псов хоть как-то подходят под стандарт камчатской ездовой лишь 12. Остальные 64 пса — вырожденцы, имеющие в себе призна­ки многочисленных «культурных» пород: овчарок, терьеров, сеттеров. Потом­ство от этих собак получать нельзя, оно будет еще хуже родителей. А из ото­бранных 12 камчатских ездовых половина собак оказалась кастрирована.

Вос­становление культурного наследия идет медленно. Об этом говорит и опыт гонки «Берингия» — через 11 лет ее существования, в марте 2001 г., на старте в Эссо собралось лишь 15 команд. Теперь уже приходится учиться у ино­странных гонщиков. Ведь в то время, пока на Камчатке отстреливали остав­шихся ездовых, как пишет спортивный директор Камчатского центра ездо­вого спорта, мастер спорта по гонкам на собачьих упряжках , американцы бережно сохраняли в архивах фотографии и клички камчатских собак, устанавливавших спортивные рекорды на Аляске.